Евреи, в свою очередь, тоже могут быть разделены на несколько классов. Во-первых, это неученые трудящиеся; во-вторых, ученые, знанием своим кормящиеся; и, наконец, ученые, целиком посвящающие себя науке, не имея никакой профессии и живя за счет других. Ко второму классу относятся раввины, проповедники, судьи, учителя и т. п. Третий класс состоит из тех ученых, которых неученые, ценя их мудрость, берут в свой дом на полное иждивение. За них выдают замуж дочерей и держат молодую семью на всем готовом несколько лет. Потом обязанность содержать мужа, святошу-тунеядца, и нажитых с ним детей — а их в этом классе обыкновенно рождается очень много, чему придается немалое значение, — переходит к жене.
Вряд ли сыщется другая страна, где религиозная свобода и религиозная ненависть соседствуют друг с другом столь же тесно, как в Польше. Евреи здесь пользуются полной свободой вероисповедания, всеми другими гражданскими правами и имеют даже свои суды. Но, с другой стороны, религиозная ненависть до того сильна, что само слово «еврей» звучит как бранное и повсеместно презирается. Это наследие варварства я сам ощутил в свое время, то есть около тридцати лет тому назад.
Противоречие кажущееся. Суть в том, что предоставленная евреям в Польше религиозная и гражданская свобода не есть плод уважения к общим правам человека — точно так же как ненависть и преследования порождены не соображениями государственной политики, разумно стремящейся удалить из страны все то, что противно ее обычаям и традициям, вредит нравственности и благополучию. И свобода, и угнетение есть лишь следствие господствующих в Польше политических невежества и лености. Так как евреи, при всех своих недостатках, оказались в этой стране почти единственными на что-нибудь годными людьми, поляки вынуждены были, соблюдая собственные интересы, даровать иноверцам всевозможные права, что, в свою очередь, неизбежно породило религиозную неприязнь и угнетение.
Глава I
Дед мой Гейман Иосиф был арендатором нескольких деревень во владениях князя Радзивилла близ города Мир [31]. Местопребыванием своим он избрал деревню Суковыборг [32], расположенную на берегу Немана. В ней, кроме нескольких дворов, были водяная мельница, маленькая пристань и склады товаров для судов, приходящих из прусского города Кенигсберга. Все это, равно как и мост за деревней и паром через Неман, принадлежало к аренде моего деда, стоившей тогда приблизительно тысячу злотых и являвшейся хазакой {1}.
Аренда эта представлялась весьма доходной, учитывая близость большой дороги и наличие складских помещений. Правильно и энергично хозяйствуя, дед мой (si mens non leva [33] fuisset [34]) не только мог бы содержать семью, но и разбогатеть. Увы, дурные обычаи страны и недостаток у арендатора познаний, необходимых для пользования землей, сильно тому препятствовали.
Дед сделал своих братьев издольщиками в принадлежащих к его аренде деревнях. Дядья же мои не только постоянно жили у него — под тем предлогом, будто помогают в делах, — но и отказывались вносить причитающуюся с них арендную плату.
Строения, находившиеся в аренде, были ветхими и требовали ремонта. Пристань и мост также нуждались в починке. По условиям арендного договора содержать все это в надлежащем порядке обязывался помещик. Но он, подобно всем польским магнатам, постоянно жил в Варшаве и не желал обращать должного внимания на свои отдаленные имения. Управляющие же его думали не о состоянии господского имущества, а главным образом о своем. Они всячески притесняли подчиненных им жителей всевозможными денежными поборами, не занимались обустройством хозяйства и назначенные для того суммы употребляли в собственную пользу. Дед чуть ли не ежедневно обращался к ним с требованиями и просьбами, докладывал, что не в силах уплачивать аренду, пока, согласно договору, все не будет приведено в надлежащий вид, но это нисколько не помогало. Управляющие, хоть и давали всякий раз обещания, однако никогда их не выполняли. Арендное имение неумолимо приходило в упадок, что порождало множество других зол. Сталкивался с этим не только мой дед.
По арендуемым землям протекали реки и речки; мосты через них были ветхи. Нередко гнилые доски ломались именно тогда, когда проезжал какой-нибудь польский пан с многочисленной свитой, и кони с ездоками оказывались в воде. В таких случаях на правеж ставили несчастного арендатора и глумились над ним до тех пор, пока пан не почувствует себя отомщенным.
31
Мир (
32
Суковыборг (