Чтобы избежать такой беды, дед мой приставил к своему мосту сторожа. Если пан со свитой попадал на переправе в переделку, страж спешил предупредить деда, тот со всем семейством убегал из дому и прятался в ближайшей роще. Нередко приходилось в страшном испуге проводить целые ночи под открытым небом, пока наконец суматоха не стихала и можно было одному за другим вернуться домой.
Такие истории повторялись из поколения в поколение. Отец мой часто рассказывал о происшествии, случившемся, когда он был еще восьмилетним мальчиком. Вся семья спряталась в своем обыкновенном убежище. Отца, игравшего за печкой, забыли, и он один остался дома. Не найдя в нашем шинке никого, на ком можно было бы выместить гнев, рассвирепевший пан велел обшарить все углы. Маленького моего отца отыскали. Пан приказал ему пить водку, и, когда мальчик отказался, закричал: «Если не хочет пить водку, пусть пьет воду!» Затем он распорядился немедленно принести полное ведро и, грозя кнутом, заставил отца выпить его до дна. Само собой разумеется, что отец мой из-за этого заболел лихорадкой, которая продолжалась почти целый год и совершенно разрушила его здоровье.
Нечто подобное произошло, когда мне было три года. Все бежали из дому, и служанка, которая несла меня на руках, второпях выронила свою ношу, спасаясь от слуг разозленного пана. Я лежал на земле у рощи и горько плакал. По счастью, мимо проходил какой-то крестьянин и взял меня к себе. Когда гроза улеглась, и семейство мое вернулось восвояси, пришла пора вспомнить обо мне. Служанка была не в себе от горя и раскаяния. Найти потерянного ребенка не могли до тех пор, пока крестьянин сам не вернул меня родителям.
При таких происшествиях ущерб не ограничивался пережитым страхом: оставленный хозяевами дом обычно подвергался разграблению. Мало того что водки, пива и меду выпивалось немерено — иногда мстители выливали из сосудов на землю то, что не могли выпить; уносили хлеб; уводили домашних животных и т. п.
Казалось бы, проще было деду починить мост за свой счет и тем избегнуть всех помянутых неприятностей. Но он, ссылаясь на контракт, считал это обязанностью управляющего, а тот только смеялся над несчастным арендатором.
Теперь несколько слов о домашнем хозяйстве моего деда. Образ жизни, который он вел, был незатейлив. Доход с принадлежавших к его аренде полей, лугов, огородов и от продажи значительного количества хлеба и сена не только покрывал все потребности семьи — его хватило и на курение водки и пива. Пчеловодство давало мед; имел дед и немало скота. Тем не менее питались в доме главным образом ржаным хлебом, смешанным с отрубями, мучной и молочной пищей и овощами с огорода; мясо подавалось очень редко. Одежду носили из грубого сукна. Некоторое исключение составляли представительницы женского пола, а также и мой отец, который был ученым и потому должен был вести другой образ жизни.
В доме царило широкое гостеприимство. Если чрез деревню проезжал еврей (а это бывало часто: евреи той местности много ездят на своих собственных лошадях), его непременно зазывали в шинок и встречали рюмкой: одной рукой ему подавали шалем {2}, а другой — водку. После этого он мыл руки и садился за стол, всегда накрытый для гостей. Содержание многочисленного семейства и безоглядное гостеприимство не подорвали бы благосостояния моего деда, если бы только он вел хозяйство более толково. Но, к несчастью, этого не было.
Дед был прижимист в мелочах и упускал из виду более важные вещи. Он, например, считал излишней роскошью употреблять в доме восковые или сальные свечи: вместо них использовали узенькие лучинки, втыкая один конец в стену, а другой — поджигая. Нередко из-за такого способа освещения случались пожары, чреватые убытками, в сравнении с которыми издержки на свечи нельзя даже принимать в расчет. Комната, где хранились пиво, вино, мед, сельди, соль и другие продукты для шинка, из экономии не имела застекленных окон — в ее стене был сквозной проем. Это соблазняло матросов и извозчиков тайком забираться туда и безвозмездно напиваться. Бывало порой и хуже: пьяные герои, боясь быть застигнутыми на месте преступления, при малейшем шорохе выскакивали наружу, не закрыв бочки и опрокидывая их; таким образом, потоки вина и меда без толку выливались на пол.
Амбары запирались не замками, а деревянными задвижками. Всякий, незаметно подобравшись, мог легко открыть двери и брать все, что душе угодно. Из амбаров, стоявших вдалеке от дома, содержимое вывозилось целыми фурами. Стены овчарен пестрели проломами. Через них из близлежащей рощи пробирались волки и резали овец без счету. Коровы часто возвращались с пастбища с пустыми выменами. Местное поверье гласило, что виновато в этом колдовство — и, следовательно, поделать тут ничего нельзя.