Тебе нужно проиграть, чтобы научиться побеждать. И этот урок нам преподали «Девилс» и «Эвеланш». Эти поражения закалили нас. Они помогли нам осознать, что нужно ради победы.
Для меня тот сезон тоже ознаменовался личным прорывом. Я впервые признал свои зависимости и стал бороться с ними. К тому моменту мой образ жизни стал сказываться на моей работе. Я всегда старался подходить к играм «чистым», в хорошем состоянии. Но на тренировках я откровенно начала валять дурака.
Айзерман, Пол Коффи и Крис Дрэйпер – все пытались достучаться до меня. Но их слова пролетали мимо моих ушей.
Дрэйпер пытался стать моим ангелом-хранителем. Он постоянно пытался убедить меня «притормозить», не налегать на пиво и крепкие ликеры. Я давал свое слово, но потом ускользал из-под его надзора и набирался. Потом я поднимал глаза и видел Дрэйпера, стоящего напротив и просто качающего головой. К сожалению, нужно понимать, что нельзя остановить алкоголика, если он сам не захочет остановиться.
В начале карьеры я не выделялся среди партнеров. И Дрэйпер, и Осгуд, и Лапойнт – все ходили в бары. Но они всегда знали, когда пора возвращаться домой. Однако я, повеселившись с друзьями, шел в другой бар и находил там новых «друзей на пару часов».
Однажды Скотти Боумэн пригласил меня к себе в офис после моей очередной безобразной тренировки и сказал, что мне пора взяться за голову. Я выглядел просто жалко. Боумэн сказал, что ему нравится мои игровые качества, но ни один хоккеист не может считать себя важнее команды.
Если вы думаете, что внушение от легенды возымело свое действие, то вы ошибаетесь. Уже в 20 лет я понял, что у меня проблемы с алкоголем. Мой дед, Джигс, также был алкоголиком. Я знал признаки этой болезни. И видел, что у меня проявляются те же симптомы. Когда я узнал о смерти дедушки в 1993 году, то в тот же день я запил и уже не мог остановиться.
Лето 1994, 1995 и 1996 годов сливаются для меня в одно целое, так как я не прекращал пить. Я постоянно находился в разных кампаниях. У меня было несколько разных тусовок, в первую очередь, чтобы знакомые не поняли, как же много я пью.
Когда же я был с партнерами по команде или с семьей, то рисовал радужную картину. Я начал пить в 15 лет. И я знал, какие слова нужно говорить, чтобы успокоить людей. Я врал тем, кто пытался мне помочь и врал самому себе.
Но вранье прекратилось летом 1996 года. Я уехал из дома, чтобы побывать на матче US Open. Меня не было неделю.
Я был запойным алкашом. Если я понимал, что у меня есть время, то срывался. Я мог веселиться 3-4 ночи подряд. В такие моменты невозможно остановиться.
Дрэйпер лучше других понимал, что моя жизнь катиться к черту. И пусть я обещал Боумэну исправиться, я не предпринял никаких попыток измениться. Крис понимал это, поэтому продолжал звонить моей жене каждый день и справляться о моем состоянии. Она не знала, где я.
В конце концов, Черил забрал нашего сына, Гриффина, и уехала жить к родителям. Когда я вышел из пике, я рассказал ей свой стандартный сценарий. Как я изменюсь, как возьму себя в руки. Но Черил уже слышала это сотни раз. В этот раз она заявила, что я должен прийти в себя ради благополучия нашей семьи: «Я люблю тебя больше жизни, но я не позволю тебе так поступать с нами. Ладно ты поступаешь так со мной. Я могу это пережить, так как знаю тебя. Но я огражу Гриффина от этого».
Я рос, не зная своего биологического отца. И я всегда клялся, что буду рядом со своими детьми. В тот день я спросил себя: «Что важнее – алкоголь или твоя семья?»
Ответ был прост, но решение проблемы гораздо тяжелее. Была середина лета, и я был вынужден сообщить руководству команды, что ложусь в реабилитационный центр. Я знал, что в команде поддержат меня, так как «Детройт» сталкивался с подобной ситуацией в случае с Бобом Пробертом.
Честно говоря, я должен поблагодарить Проби за переданный опыт. Я никогда не был буйным. И все это благодаря примеру Боба. Я осознавал, какие последствия могут быть. Я не хотел пойти по пути Проберта. Я всегда пытался держать себя в рамках. Я видел, через что прошел Боб.
Это время было очень тяжелое для нашей семьи. Еще до того как я лег на реабилитацию, моему отчиму поставили диагноз «миелома» - редкий вид рака. Человек с таким диагнозом живет обычно 2-3 года. В тот период времени мы очень сблизились. Я осознал, насколько много этот человек дал мне в жизни. Мы оперлись друг на друга. Наша борьба придавала нам сил.
Когда я появился в тренировочном лагере, то находился в лучшей форме за последние несколько лет. У меня была одна цель – выиграть чемпионство.