Вовсе не развалюха, которую ожидал увидеть Норман.
Но и не совсем то место, где чувствуешь себя, как дома.
Вероятно, пара змей свернулась калачиком под унитазом в уборной. Просто ждут, когда кто-то неосторожный спустит штаны, чтобы справить нужду, и тут...
Бац!
Пара ядовитых клыков прямо в заднице.
Черт возьми, кто же в этом месте будет высасывать яд? Норман подумал о пухлых губах Памелы. "Она будет первой в моем списке". Но, как это часто случалось с воображением, оно рождало в его голове образы, которые были совершенно нежелательны.
Он улыбнулся, представив, как Памела идет к нему и говорит: "Лучше сбрось эту одежду, Норман. Я должна высосать весь яд до последней капли", в голову прокрался нежелательный образ. На этот раз это был старый Хэнк в шляпе старателя, которая выглядела так, словно мул и его лучший друг нагадили в нее на счастье.
Норман не мог остановить воображаемый эпизод.
Бедняга Норман бежит обратно в Ямы, крича, что змея укусила его за правую ягодицу. Затем Хэнк облизывает свои покрытые струпьями губы, которые, в свою очередь, обнажают десны с несколькими коричневыми кривыми зубами. А вокруг адского рта торчат густые усы и борода.
Налитые кровью глаза мужчины блестят в предвкушении.
- Похоже, у тебя тут полная задница яда, парень.
Норман говорит, что с ним все будет в порядке.
Только старый Хэнк подтягивал ремень, все время качая головой.
– Неа. Ничего не выйдет, мне придется самому высасывать яд. - Пауза, чтобы выплюнуть табачную жвачку с потоком желтой слюны. - Ага, ты сбросишь свои студенческие трусики, и я высосу из тебя этот гремучий сок, пока он не испортил твой хитрый член.
- Нет, я в порядке, спасибо.
- Ты же не хочешь остаток жизни ссать, как баба?
Затем унижение. Спустить штаны перед Хэнком. Потом нагнуться, ожидая, пока влажный рот приникнет к его ягодице. Потом сосание, сосание, а затем сплевывание, когда Хэнк вытянет змеиный яд.
Конечно, когда Норман нагибался над ним с голой задницей, Хэнк говорил что-нибудь вроде:
- Теперь, молодой человек, я буду спасать тебе жизнь, так что не вздумай делать мне в лицо номер два, ладно?
Крик.
Норман выдернул себя из воображаемого сценария. Дерьмо. Ему придется научиться сдерживать свое воображение. Мысли о том, что Хэнк сосет его задницу, как младенец сосет материнскую грудь, не были приятными.
Норман поднял взгляд на изрезанные бурей стены дома. "Черт. Откуда доносился крик?
И кто кричал?
Ники?
Бутс?
Это может быть Ники. Бутс убила парня в мотеле. Убийство ей не чуждо. Возможно, чучела обезьян пришлись Бутс не по вкусу". Теперь она за это издевалась над красивой белокурой официанткой.
"Дерьмо. Это нечестно".
Норман хотел сначала взглянуть на лакомства Ники. Он подбежал к следующему окну.
Заглянул в какой-то кабинет. Пишущая машинка на столе. Стеллажи с папками.
Он поспешил к следующему окну как раз в тот момент, когда раздался еще один крик. Этот был выше. Что, черт возьми, делает Бутс, чтобы причинить боль этой светловолосой богине? "Наверное, вбивает гвоздь ей в лоб".
В этом крике было что-то такое. У Нормана волосы на затылке встали дыбом.
Следующее окно.
Норман прижался лицом к грязному стеклу. Заглянул внутрь. И увидел...
И увидел...
"Святые угодники!"
Он не мог поверить своим глазам.
Бутс вытворяла всякое, но он не мог поверить, что она способна на такое.
"Как по-французски будет шестьдесят девять?"
У Нормана пересохло во рту. Его сердце бешено колотилось. Кровь хлынула по его шее и закружилась в мозгу с такой силой, что головокружение едва не опрокинуло его на землю. Он вытаращил глаза. Не мог перестать смотреть.
"Черт! Не хочу прекращать смотреть!
Я бы не смог перестать смотреть, даже если бы попытался". Ники и Бутс. Обе голые. Они находились в комнате, где не было ничего, кроме большого ковра, покрывавшего половину пола. Невысокое коренастое тело Бутс являло собой адский контраст с длинным стройным телом Ники с упругими грудями, которые были идеально пропорциональны остальным частям ее тела.
В отличие от маленьких мягких грудей Бутс, которые располагались на широкоплечем торсе.
О, Боже! Норман смотрел на женщин, пытаясь понять, кто с кем что делает. Ники стояла на четвереньках, под ней лежала Бутс. Это была классическая позиция шестьдесят девять.