Наше чистилище перед зоной Шенгенского соглашения, известное под именем контрольно-пропускной пункт «Краковец», находится примерно в семидесяти километрах от Львовского автовокзала. Хлипкая дорога разбита фурами, автобус неспешно трясется на ухабах, а клонящееся к закату солнце и заглядывающие в окна католические статуи Христа и Девы Марии заставляют неопытных пассажиров вспоминать по Апокалипсис и даже каяться в своих грехах.
— Зятю три блока сигарет взяла, — шепчет на весь автобус пожилая женщина. — Говорили добрые люди — не бери столько, нельзя, а я взяла. Господи, да как не взять, в Чернигове это «Мальборо» по одному евро за пачку, а у нас в Бремене все десять. Господи, хоть бы забрали, в жизни больше не возьму…
Ее более молодая соседка, постоянно звонившая в Луганск, все время перекладывает из кармана в карман небольшую коробочку, в которой лежит купленное к 16-летию старшей дочки жемчужное ожерелье.
— Куда ж его спрятать, — в отчаянии женщина готова просить совета даже у случайных попутчиков. — В багаж сдать боюсь, в автобусе не оставишь, на личный досмотр с ним идти — опасно, могут заставить платить…
Волнуется даже Дэн — на украинско-польской границе он в первый раз. Правда, говорит, что ему бояться нечего, кроме нескольких пачек сигарет он ничего не везет.
Конечно, этих людей можно спасти от лишних волнений. Можно сказать им, чтобы они не парились, что сданные водителям пять евро решат все проблемы на свете и что беспокоиться не о чем. Но я молчу — мы едем к украинской границе, а на границе бывает все.
В крохотном городке у самой границы автобус неожиданно останавливается. Даже в сумерках я хорошо вижу, как водитель открывает багажное отделение и прячет туда две больших сумки, которые он принял от двух мужчин в черных кожаных куртках. В сумках может быть все, что угодно — сигареты, коллекция полотен русских передвижников и запчасти для вечного двигателя. Это хороший знак — значит, водители надеются проскочить границу без лишних формальностей. Лишний раз они подставляться не будут, но зарплата у них небольшая, а семьи нужно кормить.
Было около половины седьмого, когда мы подъехали к пропускному пункту. За полгода там ничего не изменилось — ожидая своей очереди, перед границей выстроилась огромная очередь легковых машин, мотоциклов и фур, которая почти не двигалась. Нам повезло больше — для общественного транспорта имелась отдельная линия. Было хорошо видно, что перед нами стоит только один автобус. До него было не больше ста пятидесяти метров.
— Уважаемый пассажиры! — водитель с низким голосом Левитана снова вспомнил о нашем существовании. — Мы открываем двери, но не выключаем двигатель. Все желающие могут выйти на перекур, выпить чай или кофе. Туалет во время стоянки работать не будет. От автобуса далеко не отходить — на погранконтроль он должен подъехать вместе с пассажирами…
— Все? — нетерпеливо спросил Дэн. Ему явно хотелось выпить кофе, перекурить и вообще насладиться закатом на украинско-польской границе.
— Нет, не все, — Левитану явно не понравилось, что ему перебили, и он посмотрел на Дэна как прапорщик на грязный сортир. — Если мы хотим пройти границу более-менее быстро и без лишних проблем, нужно кое-что собрать, и я советую сделать это прямо сейчас. Если кто в первый раз едет, ему все объяснят.
Левитан сел, а между рядами побежала юркая, как молодой хомячок, женщина неопределенного возраста, сидевшая в первом ряду. В руках она держала непрозрачный целлофановый пакет, и казалось, что сейчас она расскажет всему салону о том, что сама неместная, что работы никакой нет, а детей нужно кормить, а затем попросить подать ради Христа...
— По пять евро, — приговаривала женщина, — по пять евро. Чтобы в сумки не лазили, не обыскивали, не придирались...
Дэну я велел ничего не платить, а сам встал и слегка помахал рукой ребятам. Они кивнули — ОК, сигнал принят. Тем временем женщина добежала до нашего ряда и посмотрела на мои руки.
— Извините, но мы ничего не дадим, — сказал я и подумал о том, что было бы неплохо заказать футболку с аналогичной надписью. — Мы журналисты, едем в командировку, а по деньгам нужно отчитываться.
Женщина удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала — пассажиров в автобусе хватало, и при самых скромных подсчетах она собрала не меньше 160 евро. После этого, кулек был вручен водителям, а мы вышли на улицу и закурили. Я даже остатки пряников прихватил — в следующий раз мы сможем перекусить только в Германии.
Нет ничего лучше, чем курить Winston, стоя на еще теплом асфальте последних 150 метров украинской трассы, глядеть на закат, маячивших впереди пограничников и огромное количество людей, которые тоже собирались ненадолго вырваться из цепких объятий Родины. И мы курили, рассматривали стоявшие в очереди тачки и подталкивали друг друга локтем, когда замечали среди них заляпанные грязью мотоциклы с колясками, которые сошли с конвейера еще во времена Брежнева. А еще мы слушали рассказ Дэна о том, что в жизни каждой немецкой домохозяйки есть место подвигу.
— Я в Украину тоже на автобусе приехал, — говорил Дэн. — И ехала вместе со мной жещина, лет под шестьдесят, с украинским паспортом. Не то украинка, не то русская — не разобрать. Страшно нудная. До самой польской границы мозг выносила...
— Чем? — Лешу это история явно заинтересовала.
— Рассказами своем сыне, который в Вестфалии живет. И дом у него офигительно большой, и работает программистом в крупной страховой компании, и жена у него красавица, и дети вежливые — короче, не жизнь, а мечта эмигранта. Про невестку тоже много чего — мол, хоть она и приехала из Кировограда, но выглядит как немка, в доме порядок, выйдет на улицу — все соседи завидуют И, главное, очень вежливая, ни одного плохого слова. Сначала я решил, что эта баба врет: она за полдня так всех в автобусе достала, что человек, не пославший ее подальше через три часа, должен был иметь терпение арктического снайпера. К тому же она хвасталась, что торчала у сына очень долго — и там была, и здесь, и еще к каким-то друзьям в гости ездила... Приехали мы на польскую границу. Ночь, все спать хотят, злые как собаки. Заходит в автобус пограничник и собирает у всех паспорта. Штампов не ставит — только просматривает, для штампов паспорта куда-то уносят. Подходит к ней, берет ее паспорт и говорит: «А известно ли вам, пани, что вы находились в странах Евросоюза дольше, чем разрешает закон?» А тетка растерянно так лопочет: «А невестка мне сказала, что я могу еще месяц погостить...»
— И чем кончилось?
— Триллер был! Бабу эту просят из автобуса выйти, она в слезы! Сколько ей на границе сидеть, никто не знает, водитель ей даже сумку из багажного отделения отдал. Правда, ей еще повезло: поляки быстро разобрались, поставили ей запрет на въезд в течение пяти лет и отпустили, она даже автобус на попутке догнать успела. Почти до самого Киева сидела тихо, как мышь... А невестка у нее в самом деле умная: потерпела лишний месяц, зато теперь как минимум пять лет видеть ее не будет...
Обсудить эту историю мы не успели — водитель велел лезть в автобус и приготовить паспорта. Через минуту мы были на границе. Еще через пятнадцать минут наши паспорта были отданы пограничникам, а собранные в салоне пятерки — таможенникам. В результате проверка багажа была превращена в пустую формальность: водители открыли борта багажного отсека, мимо которых медленно прошла равнодушная пожилая овчарка. Понятию не имею, на что ее могли натаскивать: вывоз нескольких бутылок украинской водки разрешен законом, работы Бруно Шульца и Сергея Шишко уже давно не пахнут, а сигареты интересуют только поляков. Остается оружие и наркотики, но в Украине даже малые дети знают, что такой товар никто не возит в багажном отделении автобуса «Киев — Дортмунд».