Не в этот ли момент и разглядел его Алексей Николаевич Оленин, принявший поначалу Телушкина за "букашку"?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шпиц собора Петропавловской крепости только от земли кажется круглым, как веретено, - на самом же деле он составлен из 16 граней, собранный из медных полос, которые в стыках своих по вертикали спаяны воедино ребрами-фальцами, выступающими на два вершка от поверхности шпица. На уровне первого окошка фальцы отстояли один от другого на длину полного размаха рук взрослого человека. Пора.
- Господи, благослови, - было, наверное, сказано.
Опоясанный веревкой, которая тянулась за ним из окошка, а конец ее был закреплен внутри шпица, Телушкин, широко раскинув руки, ухватился за эти выступы концами своих пальцев. Теперь он висел, а пяткам его ног опоры никакой не было, - повторяю, что кровельщик висел на силе своих пальцев. Но потом, оторвав правую руку (и в момент отрыва он висел на пальцах только левой руки), Телушкин уцепился за выступ фальца двумя кистями, толчок ногой от первого фальца - и тело получило наклон влево, а левая рука, доверившись силе правой, вцепилась в следующий фальц, и так-то вот, раз за разом, шестнадцать раз подряд повисая над бездной, уже кровоточа пальцами, Телушкин начал огибать шпиц по кругу, а за ним из окошка тянулась веревка.
Кровь из-под ногтей, а в глазах зеленые круги!
- Господи, не оставь меня, грешного.
Тут и не захочешь, да взмолишься. Телушкин не просто "обвивал" веревкою шпиц по кругу, он ведь, двигаясь слева направо, еще подтягивался на руках, поднимаясь снизу вверх, дабы обвить пластины шпица выше окошка, из которого вылез. Веревка уже не держала его - она лишь тянулась за ним, окружая шестнадцатигранник шпица, и все эти 16 граней, отмеченных кровью смельчака, Телушкин перебрал в своих пальцах, как мы, читатель, перебираем страницы читаемой книги.
Вот пишу я все это, а порою сам ужасаюсь при мысли - какой же силой и ловкостью надо было ему обладать, чтобы висеть, расставив руки и ноги, одними лишь пальцами удерживая себя без опоры для ног на вертикальных складках медных листов, что уводили его на высоту птичьего полета. Не знаю, читатель, а мне поневоле становится жутко.
До него, конечно, не долетали голоса людей, что толпились внизу, задрав головы в поднебесье, и толпа любопытных горожан росла, а разговоры в толпе. обычно, как и водится:
- Не, я бы не полез, - говорил разносчик с корзиной на голове. - Ни в жисть! Хоть ты озолоти меня.
- Верно говорит молодой. От хорошей жизни рази станешь туды залазить? Это все от грехов наших, православные.
- Да и де ты, старче, грехи наши видывал?
- А эвон ангел-то! Скособочился от грехов наших.
- А по мне, - слышалось из толпы, - так я бы полез с великим удовольствием. Но допреж сего, чтобы ничего не помнить, я просил бы от обчества, чтобы мне ведро поставили.
- Оно и верно! - соглашались иные. - Тут без выпивки дело не обошлось. Разве трезвый человек в эку высь заберется?
- Эх вы. неучи! - сказал некто в купеческой чуйке. - Вам бы тока глаза залить, геройства без водки не понимаете.
- А ты рази умнее всех и сам-то понимаешь ли?
- Вестимо! Кровельщику-то энтому царь-батюшка мильен посулил - вот ён и старается, чтобы всю остатнюю жисть жена его не пилила оттого, что денег в доме нету.
- Оно, пожалуй, и верно, - согласился плотник с топором за поясом. За одну-то выпивку какой дурак полезет? Тут особый смысл нужен, чтобы и себя не забывать.
- Гляди, гляди! Он-то, кажись, возвращается.
Телушкин уже "опоясал" шпиль веревкою и чуть было не сорвался с высоты, когда протискивался обратно в окошко, а там, внутри шпиля, кровельщик на время даже потерял сознание, провиснув телом между стропил. Очнулся и понял - главное сделано, можно вернуться на землю. Толпа перед ним почтительно расступилась, а убогая старушка даже заплакала, Телушкина жалеючи:
- Родименький ты наш! Нешто тебе, босому-то да без рукавиц, не зябко тамотко? Ведь простынешь, миленький.
- Мне рукавиц не надобно, - отвечал Телушкин. - Меня, бабушка, мозоли греют. Гляди, во какие!
На следующий день начатое продолжил, отдыха себе законного не давая, взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Теперь вроде бы полегчало, ибо шпиль, опоясанный веревкою, уже имел опору; это веревочное кольцо, удерживавшее кровельщика, Телушкин - по мере продвижения в высоту стягивал все эже и эже, а сама высота его не пугала, ибо он сызмальства привык лазать по крышам, и глядеть на мир сверху вниз с детства было привычно. Наконец, Телушкину даже повезло.
- Судьба-то ишо улыбки строит, - смеялся он.
На середине шпиля он разглядел крючья, торчавшие из медной обшивки, которых ранее не приметил. Крючья торчали в ряд, один выше другого, и Телушкин решил, что стоит подумать:
- Завтрева я и до вас доберусь.
За ночь кровельщик свил из веревок длинные петли, и когда добрался до этих крючьев, то привязывал себя к ним, а сами петли служили ему "стременами", в которые он продевал ступни ног, и сразу стало легче. Пожалуй, стало ему и страшнее, ибо кровельщик приближался к "яблоку" шпиля, а этот массивный шар (величиной в четыре аршина) уже нависал над ним, словно потолок, скрывая собою и ангела с крестом, снизу совсем невидимых. Телушкин был уже близок к достижению "яблока", и тут он заметил, что конец шпиля качается, словно корабельная мачта в бурю, а сам он тоже качается, будто муравей, ползущий вверх по былинке.
- Не, - решил Телушкин, оглядывая сверкающий золотом шар, что самым роковым образом нависал над ним, грозя расстроить все его планы, - сей день погожу, лучше уж завтрева.
Приют и ночлег он сыскал себе в артели столичных кровельщиков, и они из лучших побуждений подносили ему стаканчик:
- Ты ж, Петька, ажно посинел. выпей; обогрейся душой.
- Ни-ни, - отвечал им Телушкин, - я отродясь винища не пробовал, а в таком деле, какое начал, мне и глядеть-то на вино опасно. Вы уж сами-то пейте, а я погляжу на вас.
Третий день стал для него самым страшным, и тут душа сама по себе в пятки ушла. На высоте, доступной только птицам, качаясь наверху шпиля, Телушкин висел под этим громадным "яблоком", которым шпиль заканчивался, а надо было выбраться на верхушку "яблока", чтобы чинить бедного ангела. Как? Как ему, висящему на веревке под низом "яблока", перебросить конец веревки, чтобы зацепиться за ноги самого ангела? Это так же немыслимо, как если бы человек, забравшийся под стол, вдруг пожелал бы забросить на стол свою, допустим, шляпу! Телушкин нашел выход, и это был выход единственный, но самоубийственный.
- Помогай мне Бог, - сказал он, - я думаю.
Следовало свершить нечто такое, на что не всегда способны и самые ловкие акробаты под куполом цирка: оторваться от шпиля, чтобы обрести пространство, необходимое для размаха руки с концом веревки. Сначала он привязал себя за ступни ног возле лодыжек, а потом, перехватив себя в поясе другим концом, свершил невозможное - откачнулся от шпиля и. повис в лежачем положении над бездной, наконец-то разглядев над собой даже крыло ангела. Моток веревки был наготове, и этот моток он стал бросать и бросать вверх, ожидая того момента, когда конец веревки, обхватив ангела за ноги, вернется ему в руки.