— У вас ведомость с собой? — спрашивал Вадим.
— Какая ведомость?
— На получку. Покажите, где расписаться, и я распишусь.
Вступила в разговор Чарушина из жалости к людям, которых Ситников мог довести до отчаяния, испортить им праздник.
— Писатели не получают зарплаты.
— Она нет, а я готов получить. Где ведомость? Где мои премиальные, квартальные, вертикальные?
— Извините.
— Вадим, прошу тебя, — морщилась Надя. — Это, наконец, невыносимо.
— Да?
— Да.
Девушка Вадима сидела ни жива ни мертва. Она боялась быть за что-нибудь в ответе, боялась скандала. Чарушина успокаивающе кивнула ей. Кассир или работник торга, затеявший этот разговор, затравленно озирался. Он тоже был ни жив ни мертв.
— Да будет вам, — сказал ему Ситников. — Вы честнейшей души человек, никаких отклонений от нормы. Я — отклонение, аритмия.
— Вадим, уймись.
— Унялся. Готов получать ровно столько, сколько казна платит.
Работник торга, несколько успокоившись, осторожно спросил уже у Чарушиной:
— А выслуга лет?
— Что — выслуга лет?
— Ну, пенсия?
— А мы здесь все пенсионеры, — вмешался опять Вадим. — Пенсионеры великой русской литературы!
Лощин предпочитал молчать — он все видел и ничего не видел: лучшая форма общения в компании, когда присутствует подвыпивший человек, который поступает так, как ему вздумается.
За каждым столиком велись разговоры, решались проблемы или просто перебрасывались веселыми фразами. Это ведь искусство — быть просто веселым. Через некоторое время многие начнут пересаживаться — и образуются новые варианты шуток или разговоров, в первую очередь, конечно, о рукописях, об издательствах, театрах или киностудиях, о том, от чего зависит жизнь каждого писателя. Так будет в течение вечера, пока все не переговорят со всеми, кто с кем хотел бы повидаться, переговорить. И Виталий Лощин путем этих перемещений незаметно приблизится к столику, за которым сидели Йорданов, Астахов, Бурков. Он будет улавливать отрывки разговора, отдельные фразы. И для него все это войдет в свое понимание жизни, в свою оценку перспектив и возможностей для тех, кто населяет этот дом.
— Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их надежды, — сказал Лева Астахов, с удовлетворением оглядывая друзей за столом.
— Удачная мысль.
— Не моя.
— Все равно удачная.
— А у кого из нас свои мысли? — спросил Артем. — Занимаемся примеркой готовых платьев.
— В какой-то степени, может быть.
— В большей степени.
— Ну вот договорились. — Тамара не любила, когда Артем оказывался в новом для него настроении. Артем и сам почувствовал, что слова прозвучали неуместно. Сказал:
— Неудачная мысль.
— Потому что собственная.
— Неужели не можем поужинать, как нормальные люди? — спросила жена Астахова Наташа.
— Верно, Наташенька. Положи мне что-нибудь со вниманием, — попросил Артем.
Наташа взяла у Артема тарелку.
— Зачем изводить себя смутностью, — улыбнулся Бурков, — терзаться душой. Что-то предполагать. Мир и без того раскален и сотрясаем.
— Грустно, — сказал Артем. — С каждым годом все грустнее веселимся в раскаленном и сотрясаемом мире, Степа.
— Ты все грустнее веселишься, — опять не выдержала Тамара. — Ты один. И сегодня портишь всем настроение. Прошу тебя, Артем.
— Неужели я один?
— Представь себе.
— Но первым о разбитых надеждах заговорил Лева.
— Он болтун, мой Лев, — сказала Наташа. — Я похожа на разбитую надежду? А тебя, Артем, никому не позволю обидеть. Сама обижу, но другому — никому. Даже Тамаре.
— Интересно, есть люди, которые ни при каких обстоятельствах не болтают глупостей? — подумала вслух жена Буркова.
— Люда, — сказал Бурков, — тебе лучше помолчать.
— Все относительно, и прежде всего то, что считать глупостями, — заметила Тамара.
— Глупости — тоже подарки. У каждого поколения они свои, — кивнул Астахов.
— Мы все состоим из автобиографий. И ничего иного нет, — сказал Артем, принимая от Наташи тарелку.
— Со вниманием, Артемушка.
— Спасибо тебе.
— Что должно быть иным? — спросил Бурков.
— Хотя бы немного иррационального, что ли, Степа.
— Надо опустить в воду палку.
— Для чего?
— Она покажется переломанной.
— Древние любили ходить в лабиринтах, — улыбнулся Астахов. — Возможно, это их отвлекало от повседневности.
— Принципиальные принцы, — не выдержала опять Наташа, — а я счастлива, когда я с вами повседневно. Артем, вылазь из лабиринта. Хочешь, приглашу к нашему столику Вудиса.