В палатке зажгла свет и написала первую строчку сочинения, которое так и назвала: «Михайловское». «В усадьбе громко кричали цапли». Погасила свет, положила листок под подушку и уснула. Надеялась, приснится что-нибудь особенное. Утром ничего не записала. И потом — тоже ничего. В девятом классе начала писать постоянно, но уже все другое и не так, как думала. Получалось что-нибудь? Это были новые стихи, как бы взрослые. Ксения до сих пор уверена, что они не получались, хотя она перешла от простых рифм к сложным, от звуковых к смысловым, от сопоставлений к противопоставлениям. Знала теоретические книги по структуре и технике стиха Жирмунского, Шенгели, Самойлова. Книгу Томашевского «Стих и язык». Регулярно читала толстые журналы, посещала вечера поэзии, где выступали известные поэты. Но все это теперь в прошлом. Мать не интересовалась ее стихами, и Ксении даже казалось, что матери вообще безразлично, чем живет дочь.
Мария Семеновна помогла Ксении устроиться на работу в дом-музей на единственную свободную ставку: Ксению зачислили истопником. Один художник долгое время был оформлен пожарником. Обязанности Ксении: учет заявок на экскурсии, отправка фотографий Михайловского и Тригорского, помощь библиотеке. Через некоторое время спросили — не затруднит ли отвечать на письма. В письмах люди интересовались: есть ли связь между именем Василисы Прекрасной и семьей Пушкиных? Просил ли Пушкин жену Карамзина, чтобы она приехала и благословила его перед смертью? Виделся ли Пушкин с Айвазовским? Бывал в Кронштадте? Почему не любил весну? Где впервые встретился с Грибоедовым? Правда ли, что Брюллов не отдал Пушкину свой рисунок, а Пушкин уговаривал его: «Отдай, голубчик!» Неужели Брюллов не мог отдать его Пушкину? Ксения стремилась отвечать подробно, убедительно. Совершала маленькие исследовательские работы.
В окна библиотеки видна была река с вмерзшей в нее пристанью и мостками, с которых летом полощут белье. Теперь здесь рыбаки буравили лед и вешали над лунками удочки с колокольчиками: ловили щучек. Было так тихо, что иногда сквозь открытую форточку слышался звон колокольчиков, будто вдалеке мчалась тройка. Когда рыбаки уходили, в лунки вставляли прутики, чтобы кто-нибудь случайно не попал в лунку ногой. Насчет прутиков Ксению предупредила Мария Семеновна.
В письмах интересовались африканской родословной Александра Сергеевича, биографией прадеда Ганнибала. Волосы у Пушкина были каштанового цвета, а глаза — голубого. Трудно поверить почему-то, что глаза были голубые, а волосы каштановые. Любил он печеную картошку, моченые яблоки, клюквенный морс, бруснику. Любил кататься на коньках и в санях. Громко по-детски смеялся, верил в чудесное.
Радовался, когда хорошо говорили по-русски, был членом Академии русской словесности. Любил свой дом в Михайловском — уединение мое совершенно — праздность торжественна.
Ксения не уставала писать эти слова в ответе на каждое письмо. Ксении хотелось и того и другого тоже. Хотелось листать старинные альбомы Михайловского, подштопывать холсты-набойки, которыми были обиты стены, весело разрисовывать деревянных «болванов для шляп», как это делал Пушкин, чистить подсвечники или с трепетом вынуть из полированного оружейного ящика пистолет, как тоже делал Пушкин, и бабахнуть, сквозь неожиданно раскрытое зимнее окно, в зимнее небо и засмеяться громко, еще громче, нежели бабахнул пистолет: многия лета Сашке-боярину! Торжественная праздность. Нетерпение сердца. Тоже его слова. Странные бывают сближенья… Тоже его слова. А сближенья через века? Совсем странные или закономерные? Звон колокольчиков… На самом деле мчится тройка… Нет, все это в тебе одной, это твои колокольчики. И пускай звенят, едут, скачут… Если бы доехали, доскакали…
Снег прилипает и прилипает к памяти и тишине. Что-то не то, да все равно. Две белых трубы на крыше, под окнами — кормушка для птиц. Пушкин — мой тайный жар. Кто сказал? Ксения вспомнить не могла.