– А кто же тогда порождает смыслы?
Язык слушался плохо… Пожалуй, пора прекращать. И вообще – сколько он выпил?
– Никто, – сурово сказал Мардук. – Смыслы существовали всегда. Просто человек каждый раз дотягивается до какого-то определенного уровня смыслов. Сначала он берет те, что лежат поближе. Потом – те, что подальше. В конце концов он отрастит себе такие ментальные щупальца, что…
– Невиданные, прекрасные смыслы?
– Да. И это будет конец человечества. Потому что для них нужен приемник другой конструкции. Сверхточный. Сверхтонкий.
– Про это я тоже читал. Точка Омега и так далее. Фантасты это любят.
– Почему нет? Что такое все озарения? Эхо. Опрокинутое в прошлое эхо. У кого-то оказалась настройка получше. В облаке смыслов, нет ни прошлого, ни будущего. Только холодное, сияющее настоящее.
Ладонь Упыря окончательно скрылась в штанах Мардука. Хм…
В голове звенело. Это из-за лампочки. Зудит, как зубная боль. Мигает, зудя. Свет может превращаться в звук. Если захочет. В провалах реальности, когда вещи меняют смыслы, свет не есть тьма. Свет есть звук.
– А я думал, что байкеры… Ну, что они не так тесно общаются друг с другом.
– Вот тут ты, брат, ошибся. Мы не байкеры. Агрессивный милитаризм байкеров нам претит. И вот эта их… я бы сказал, эта их стайность. К тому же байкеры стыдятся высоких мужских отношений. Хотя эта их гипертрофированная мужественность… демонстративная маскулинность… все буквально кричит об их истинных намерениях. Нет, мы не байкеры. Мы фрирайдеры. Да, Мардук?
– Да, Упырь.
– Нам чуждо объединение по любому признаку.
– Это приятно, – сказал он. – Уважаю независимость.
И свет погас.
– Эй!
Свет был серый и холодный, как в первое утро нового года. И резал глаза. Где он вообще? Ах, да. Хостел. «Пионер», кажется. Да, точно, «Пионер». А это еще кто? Он же просил комнату на одного.
Любое движение глазных яблок отзывалось головной болью. Он прищурился, стало полегче. Темное пятно на фоне окна – это лицо. Ага.
Разве он пил вчера водку? Он не помнил. Он точно помнил, что пил пиво. Что было потом? Мигающая лампочка, бородатые лица.
– Они подложили что-то в лампочку, – сказал он.
– Бывает, – согласился кто-то, – минералки дать?
Он осторожно спустил ноги на пол. Спал не раздеваясь. Уже легче. Почему легче? Ах да, тесная мужская дружба.
– Да, – он облегченно вздохнул. – Да, пожалуйста.
Со зрением удалось, наконец, совладать, и он теперь видел ее вполне отчетливо. Ветровка, джинсы, широкие плечи, широкие бедра, крепкие ноги. Она походила на кариатиду, по каким-то своим делам спрыгнувшую с карниза.
– Держите.
От нее пахло краской, и его опять замутило.
В пластиковой бутылке воды осталось на треть, она наверняка пила из нее сама, но он, обычно брезгливый, на сей раз пренебрег.
– Который час? – Он оторвался от бутылки.
– Полдень уже. Мне работать надо. А Вероничка сказала, вы с утра уходите.
Неразговорчива, но чего хотеть от кариатиды? Она подвинула стремянку – звук был такой шершавый, что его передернуло.
– Вас как зовут?
– Лидия.
– Красивое имя.
– Не думаю, – сухо сказала она и с грохотом поставила на стремянку банку с краской.
На левой щеке желтеет пятно краски. Голова повязана красной косынкой, ну просто рабфаковка с плаката «Не болтай!». Какого цвета у нее волосы?
– Слушайте, шли бы вы отсюда. Вы мне мешаете.
– Я плачу за эту комнату. Это моя комната, – сказал он раздельно, как на уроке английского. – It’s my room. You see? Послушайте, вы что, стесняетесь при мне, что ли?
С виду она была абсолютно непрошибаемая.
– Возможно.
– Искусство – это очень интимно, я понимаю.
Сонная Вероничка, скорее всего, ее приятельница. И заказ подбросила по-приятельски. Мало ли что рисовать не умеет. Вот так оно все и делается. А мы дураки думаем, что все решают профессионалы. Откуда им взяться-то, профессионалам?
Он проверил документы – на месте. Кредитка и бумажник – тоже. Мобила на месте. Кажется, все в порядке. Он слышал, что одиноким постояльцам всякие нехорошие люди подливают в выпивку клофелин или снотворное, но тут, вроде, не тот случай. Или тот?
Он же сам открывал эти банки. С другой стороны, банку ему давал Мардук. Или Упырь. Да, точно Упырь. Банка могла быть… ну да. Игла, пробивающая тонкую жесть, – и все. Но зачем? Чтобы осмотреть его карманы и убедиться, что он тот, за кого себя выдает? Это… ну, нелепо, в общем.
Она молча наблюдала за ним, ожидая, что он прекратит наконец рыться по карманам и уйдет.
– Скажите, а вы такого Шпета знаете?
Она покачала головой в красной косынке.
Его это почему-то обрадовало.