— Козодой! — закричала Алиса одинокому пёрышку.
(А к кому она ещё могла обратиться?)
— Если ты будешь терять перья с такой же скоростью, то скоро не сможешь летать!
Она сунула руку в кармане передника и, конечно же, нашла только семь паззл.
— Какая же я расперяха! — захныкала девочка. — Это летает моё перо! Наверное, я выронила его, когда спрыгивала с тележки автокатафалка!
Алиса вытянула руку и попыталась схватить парящую утрату. Но как бы высоко она ни поднималась на цыпочки, её пальцы не дотягивались до зеленовато-жёлтого пера.
В тот самый момент, когда она вытянулась до максимально возможного размера и почти дотронулась до неуловимого пёрышка, часы на ратуше начали медленно динь-донить звонкую песню полуденных курантов. При первом куранте Алиса почувствовала, как на её плечо легла чья-то мягкая ладонь. Испугавшись, что за ней пришли псолицейские, девочка сбросила с плеча ладонь и повернулась к стоявшему сзади человеку. Представьте себе её удивление, когда она увидела перед собой вполне нормального мужчину. Этот джентльмен был абсолютно естественным — без всяких животных примесей, хотя под тёмно-синим вельветовым костюмом проступал внушительный живот. Мужчина носил тёмно-синюю вельветовую кепку, и с его плеча на длинном ремне свисала тёмно-синяя вельветовая сумка. Всё в нём было бархатистым и мягким, как вельветовая ткань!
— Кто вы? — спросила Алиса.
— Они прозвали меня Зенитом О'Час, — ответил джентльмен.
— Кто вас так прозвал?
— Сотрудники "Времени". Дело в том, что я родился в эту самую минуту точно тридцать восемь лет назад, когда солнце находилось в самом пике своей максимальной высоты.
Зенит О'Час указал рукой на часы ратуши (которые медленно и посекундно отбивали дюжину курантов).
— Значит, сейчас ваш день рождения? — захлопав в ладоши, прокричала Алиса.
— Да, годовщина моего рождения.
— Желаю вам многочисленных повторений этого счастливого события!
— Я искренне надеюсь, что тот злосчастный день уже не повторится.
— Почему?
— Он стал для меня ужасным. Можешь, мне поверить. С тех пор он ежегодно омрачает мою жизнь. Тебя зовут Алиса, верно? Твоё полное имя Алиса Плизанс Лидделл?
— Да, моё полное имя Алиса Плизанс Лиддел. А как вы узнали об этом?
— Я встречал тебя раньше, но только в книгах.
— В книгах? — с удивлением спросила девочка.
— В книгах, как ты и сказала. Только в них! Хотя эти книги не совместимы с понятием "только", потому что они будут существовать всегда. К сожалению, наш разговор ещё больше опечалил меня.
— Сегодня ваш день рождения, мистер О'Час, — возразила Алиса. — В этот день вы должны быть счастливым.
— Я не могу быть счастливым. Меня гнетёт ужасная болезнь.
— Хм! На мой взгляд, вы выглядите совершенно здоровым. Я даже обрадовалась, встретив ещё одного нормального человека. Вы ведь не болели генофилией?
— Моя болезнь серьёзнее. Видишь ли, я инфицирован бритиками.
— Вы заразились братиками? — не веря своим ушам, спросила Алиса. — Какими именно? Родными или двоюродными?
— Я сказал "бритиками", а не "братиками". Бритики во множественном числе и с прописной буквой "и" в первом слоге — это прожорливый рой литературных обозревателей, чьи языки остры, как бритвы. Я писатель, чтобы ты знала.
— А что вы пишите, мистер О'Час? Расписания поездов?
(Алисе очень понравилась эта шутка.)
— Нет-нет, — ответил Зенит. — Я не могу протоколировать время и писать одноразовые произведения. Попробовав однажды, я нашёл, что один раз — это слишком мало. Обычно людей тянет на вторую попытку или третью, после чего они становятся графоманами.
— А какие произведения вы пишите? — спросила Алиса. — Художественные или документальные?
— Худоментальные. Кто-то пишет прозу, кто-то — поэзию, а я пишу протезию.
— Протезию?
— Вот именно! Книги про всякие тезисы. Кстати, я автор "Нелепостей".
— Каких ещё нелепостей?
— Нелепость — это книга, на которую не лепятся штампы бритиков. Сталкиваясь с моей протезией, они заменяют худоментальный стиль на свой критинический. Они потирают крылья и создают шелестящие сухие отзывы, которые затем печатают в литературных альмонашках.
— Что же такого ужасного в ваших "Нелепостях"? — спросила девочка.
— На данный момент мною написано только две "Нелепости". Первую я назвал "Углобус", а вторую — "Стулбец". Бритики ненавидят эти книги. Вот, почему я такой несчастный. Даже в день своего рождения.
— Я думаю, всё дело в том, что вы вставляете в названия произведений лишние буквы "у".