– Этот… ну, тот самый.
– Выходит, – Швейцарец неторопливо обошел мотоцикл и присел на корточки. – И входит.
– Ну тот… которого все боятся.
– Что, так страшно выгляжу?
– Не… – мальчишка дернул подбородком. – А вот когда я только подойти к мотику хотел, меня одна тетка за рукав схватила. Я вырвался и подбежал, а она забоялась. Крикнула пару раз и убежала.
– Это все репутация.
– Репа-чего?
– Ре-пу-та-ция, – четко выделяя каждый слог, повторил Швейцарец.
– А чего это значит? – немедленно спросил мальчишка. – Когда все боятся, да?
– Вроде того. Ре-пу-та-ция – это когда все боятся, даже если ты ничего не делаешь.
– Совсем-совсем ничего? – с явным недоверием переспросил обладатель кепки.
– Почти.
Отчего-то ему сейчас очень не хотелось отвечать на вопрос: что же включает себя это самое «почти». В особенности – использовать в качестве примера витрину с головами.
Глупость, конечно же…
– Слышь… а чего тебя кличут так странно?
– Странно – это как?
– Ну, непонятно. У всех если кликухи так кликухи: Черный, ну или Хромуля… брательника вон моего, – мальчишка махнул ладонью вдоль улицы, – все норовят Сплющенным прозвать… у него физия и впрямь будто дверью прихлопнутая. Меня раньше Занозой звали, а сейчас уже три дня как – Метр-Кепки, во! А у тебя заковыристое, с ходу и не выговоришь. Швец-и-чего-то-там…
– Швейцарец.
– Во. Швец, царь и еще ларец, – мальчишка засмеялся. – Нерусское, что ли?
– А ты про Швейцарию никогда не слышал?
– Не. А чего это такое? Район за горами?
– Примерно, – Швейцарец выпрямился. – Это страна.
– Страна? – переспросил Метр-Кепки. – Как до войны было, Союз, Америка и все такое?
– Да.
– Так их же тю-тю, – удивленно присвистнул мальчишка. – Батя говорит, что ни одной не осталось. Кого не закидали, те либо Зимой повымерзли, либо позатопляло их после.
– Может быть, – отозвался Швейцарец. – С подавляющим большинством именно чего-то из перечисленного и произошло. Но лично я склонен считать, что если у этого правила есть исклю… Говоря проще, я думаю, что Швейцария уцелела.
– Она что, вся такая самая особенная была, эта твоя Швейцария?
– Да.
– А чем? – тут же требовательно вопросил Метр-Кепки.
Вместо ответа Швейцарец расстегнул плащ. Вытянул из левой кобуры пистолет, выщелкнул обойму и рукояткой вперед протянул оружие мальчишке.
– Ух ты! Здоровско!
Пистолет немедленно был направлен на ближайшего прохожего, который вроде бы и не смотрел в их сторону, но при этом шарахнулся с предполагаемой траектории выстрела с внушающей уважение быстротой… и подпрыгнул, когда ствол со звучным «паф-ф» дернулся следом.
– Те самые, твои… слышь, а… правду говорят, что ты из них за двести шагов в глаз на выбор лупишь?
– Не знаю.
– Как не знаешь? – от удивления Метр-Кепки даже опустил пистолет.
– Никогда не пытался попасть из них за двести шагов в чей-нибудь глаз, – объяснил Швейцарец. – Тем более «на выбор».
– А-а-а…
– Смотри, – Швейцарец вновь опустился на корточки рядом с мальчишкой. – Видишь, на щечках рисунок: красный щит с крестом.
– Ага. И чего эта?
– Герб.
– Вроде как на старых монетах? Там рисунок хитрый: мяч и колосья вокруг… но у тебя красивше, – неожиданно закончил Метр-Кепки и вновь шмыгнул носом.
– Это герб Швейцарии. До войны считалось, что все сделанное там – всегда самое надежное и точное. Известнее всего были часы – знаменитые хронометры…
– О! Вспомнил! – перебил Швейцарца мальчишка. – Где я про твою Шве., эту саму., слышал. Как ты про часы сказал, сразу вспомнил. Мамка на батяню все время ворчит: ты, мол, над тикалками своими трясешься, словно они у тебя эти… швейцарские. Во, выговорил!
– Молодец.
– А у тебя, – жадно спросил Метр-Кепки, – небось и часы настоящие… ну, из этой Швейцарии?
– Нет, – спокойно солгал Швейцарец. – У меня часов нет вообще.
– Совсем?
– Совсем. Я просто никогда никуда не тороплюсь.
– И что, – насмешливо сказал мальчишка, – постоянно опаздываешь?
– Наоборот. Всегда успеваю.
Метр-Кепки недоверчиво мотнул головой.
– Так не бывает, – авторитетно заявил он. – Если ты говоришь, что часов не таскаешь, откуда узнаешь, вовремя пришел или нет?
– Просто. Я, – Швейцарец чуть повысил тон, – всегда прихожу правильно. А если меня кто-то ждет, значит, этот или эти кто-то пришли раньше, чем было нужно.
– А-а… – разочарованно вздохнул мальчуган. – Ну конечно, если ты большой и сильный, тебя ждать будут.
– Да. Потому я и сказал, что все просто. Ты тоже так можешь: стань большим и сильным, и тогда не ты будешь опаздывать, а другие будут приходить раньше времени.
– Хорошо бы, – Метр-Кепки вздохнул еще раз. – Да пока вырастешь… а сейчас мне домой бежать надо, а не то мамка разозлится и ка-ак всыпит…
Он с тоской глянул на пистолет в своей руке… провел пальцем по затейливой вязи насечки… снова вздохнул – и решительно протянул пистолет Швейцарцу.
– На, держи! А я побежал.
Он и в самом деле сорвался с места еще прежде, чем Швейцарец начал вставлять на место магазин, но уже через два шага резко затормозил, подняв при этом босыми ногами целое облако ныли, обернулся и, весело скалясь, крикнул:
– Слышь… а я так и не понял – чего тебя все боятся-то?!
Ответа он не ждал – выкрикнул и понесся дальше, ловко перепрыгивая через пробившиеся сквозь асфальт пучки остролистой травы.
И тут – мать моя фреза! – я увидел Ее!
Это было, как выстрел в ночи, – вспышка, после которой слепнешь, глохнешь и перестаешь замечать все вокруг. Кроме Нее.
Аккуратная, чистенькая, она прямо-таки завораживала меня своими изящными очертаниями – не магазинная худышка, но и без всяких там пулеметных излишеств. Длинный ствол, пистолетная рукоятка, черная ребристая ствольная накладка…
Определенно, это было то, что люди называют любовью с первого взгляда. Именно так – едва увидев Ее, я понял, я ощутил, что мы созданы друг для друга, созданы, чтобы быть вместе. Я – и Она.
«АКС-74»и«М16А1».
Спутника же ее я удостоил куда меньшим вниманием. Да он и не выделялся ничем особенным, по крайней мере с виду. Обычный «АКМС», позднего, судя по красновато-коричневому цвету рукояток, выпуска, штык-нож примкнут. Последняя деталь меня в любой другой момент изрядно бы насмешила – на кого, интересно, его хозяин собрался бросаться в штыковую? – но в тот миг я мог думать только лишь о Ней.
Меня, словно закаливаемый клинок, бросало то в жар, то в холод. В одно мгновение казалось, что вот-вот – и ствол начнет оплывать, словно под лучами термоядерной, пятная землю горячими каплями. И тут же арктический, нет, космический холод стискивал меня со всех сторон.
Наверное, будь я человеком, то счел бы, что подхватил какой-то сильнейший вирус, из свежемутировавших… лихорадка мгновенного действия. Но у автоматов не бывает насморка, и чихать, и кашлять мы можем, только лишь «наевшись» отсыревших патронов.
Я смотрел, как, покачиваясь в такт шагам, она проплывает мимо – медленно, неимоверно медленно, по миллиметру в час, в день… в вечность… и при этом все равно ужасающе быстро. Нет, нет, как же так – только ведь она шла навстречу и вот уже проходит мимо… и сейчас окажется позади… и скроется из виду в пестрой галдящей базарной толпе, исчезнет, заслоненная людскими спинами… Нет!
Клянусь последним патроном, если бы она прошла мимо, то я… я бы… сотворил нечто безумное! Например, высадил бы весь рожок прямо в ослепительную голубизну небес – плевать, что в патроннике пусто и предохранитель наверху! Я – автомат, а не какая-то там примитивная мышеловка! Венец прогресса и эволюции, шедевр механики, дитя человеческого гения, рожденное убивать и научившееся думать… чувствовать…
…и любить!
Она не прошла мимо. Тот «АКМС», ее спутник, что-то коротко лязгнул – она остановилась, неторопливо развернулась в мою сторону, приблизилась… окинула взглядом… оценивающе – и одобрительно качнула рукояткой.