— Господин инспектор, прежде всего я хочу заметить вам, что я журналист, а не полицейский, во-вторых я хо…
Но Жермен прервал его на полуслове. И разразился истерической бранью.
— Да, да, вы не полицейские, вы журналист. И вы думаете, что только на обязанности полицейских лежит оберегать общество от бандитов.
Жермен кричал долго. О служении обществу, о человеколюбии, о совести и чести порядочных людей.
Около десяти минут слушал Пенсен его высокопарную речь. И когда Жермен окончательно умолк, Пенсену удалось договорить:
— Во-вторых, я не знал, что это Гарнер, к этому я пришел уже позже, у себя в отеле.
Жермен безнадежно махнул рукой, давая этим понять, что беседа окончена.
Очутившись на улице, Пенсен легко вздохнул, словно гора свалилась с его плеч. Он не разделял мнения Жермена об обязанности журналистов и был уверен, если ему предоставится когда-либо подобный случай, он поступит точно так же, как поступил сейчас.
Наконец настал долгожданный день. Жермен, переодевшись в штатское, успел уже два раза объехать посты, расставленные около Главного Почтамта. Сейчас он сидел у себя в кабинете. Каждую минуту звонил телефон. Радионаушники он даже не снимал. Но отовсюду приходили неутешительные вести — бандиты нигде не показывались.
После обеда, часа в 3 дня, Жермен заволновался. Неужели так тщательно подготовленная операция бездарно сорвется. Неужели бандиты не узнали о 225.000 франков, лежащих в Главном Почтамте или, может-быть, они пронюхали о плане Жермена?
Утренний подъем уже сменился упадком. И Жермену, и патрулям надоело ждать.
Утром этого же дня, часов в 10, Боннот пришел к Гарнеру. Он напомнил ему о готовившемся ограблении Главного Почтамта. Когда он говорил о 225 тысячах, его глаза алчно горели, и руки невольно сжимались, словно ощущали ломкие, тысячефранковые билеты.
В ответ на его слова Гарнер недовольно поморщился.
— Разве я не сказал, что мы не возьмемся за это дело, — неохотно проговорил он.
— Нет, хозяин, ты этого не говорил.
— Значит, я говорю это сейчас.
— Да, но у меня уже все заготовлено, — Боннот начал волноваться, первый признак — красные круги на щеках уже заалели.
Это не ускользнуло от внимания Гарнера. Он знал неудержимую алчность своего помощника, считавшего деньги во всех банках своею собственностью. И отказаться от очередного ограбления — значило обидеть Боннота. Он около двух недель будет болеть, как будто бы эти 225 тысяч франков были у него похищены другими. И Гарнер решил успокоить его:
— Хорошо, Боннот, я еще подумаю. Зайди после обеда.
Боннот вышел. И принялся за проверку своего плана. План был прост: в 6 часов 30 минут перед закрытием Почтамта подъезжает автомобиль. В зал входят трое. Боннот остается за рулем. Пяти минут достаточно, чтобы пристрелить находящихся в почтамте людей. И обратный рейс. Самая трудная часть плана. Боннот был прекрасно осведомлен о группах мотоциклистов, организованных Жерменом. Эти группы разбросаны по всему городу, достаточно одного выстрела и они ринутся по свежим следам.
Три дня Боннот обдумывал план побега. И остановился на одном варианте, еще не испробованном.
После ограбления они едут до улицы Капуцинов, где их ожидает два автомобиля. Они пересаживаются и мчатся в противоположные стороны. Разгримированный мулат и Гарнер к вилле на Елисейских полях, Боннот и Пьер за город — на станцию железной дороги.
У Боннота не было еще автомобиля, на котором будет совершено нападение. Но он был уверен, что автомобиль он достанет.
Проверив пистолеты и свой карабин Боннот направился к Старику.
Старик был погружен в работу. Он готовил очередной парик для прикрытия своих ребят от зоркого ока полиции. Любой театральный парикмахер мог позавидовать искусству старика и огромному выбору всевозможных париков, которыми располагал Старик.
Боннот остановился у входа. Он некоторое время с любопытством смотрел на работу Старика и заговорил только тогда, когда Старик поднял голову.
— Для «Мулата» уже все готово, — спросил он.
Старик посмотрел на него поверх очков и недовольно буркнул.
— Нет ожидал особого приглашения.
Боннот не обратил внимания на его ворчание.
— Сколько времени понадобится, чтобы привести «мулата» в человеческий вид.
Не отрываясь от работы, старик коротко ответил:
— Год и два месяца.
— А если нужно срочно? — спросил Боннот.
— Десять минут.
— Успеешь?
Старик швырнул парик далеко в угол и вскочил, как ужаленный. Он не любил говорить много. Но было задето его профессиональное самолюбие и он напал на Боннота.