VI
Роман Станислава Лема “Солярис” оставляет после прочтения смешанные впечатления. С одной стороны этой атмосферой тайны и недосказанности удается передать внеземное, трансцендентное сознание разумного океана. С другой – остается много вопросов. Персонажи словно намеренно говорят витиевато там, где можно было бы объяснить всё просто и быстро.
И это порождает вариативность трактовок.
Мой рассказ – всего лишь еще одна из них.
Что произойдет с Солярисом через 50 или 100 лет после окончания романа?
Что станет с практически заброшенным объектом исследования, если новые до того непроявленные свойства океана окажутся достоянием общественности?
Ведь то, что так пугало героев романа, вполне можно было бы использовать.
Стоит лишь чуть иначе посмотреть на ситуацию и на попытки океана вступить с людьми в контакт.
На протяжении всего романа знакомимся мы лишь с одним “гостем”. С Хари, смерть которой в своё время оставила тяжелый след в душе Кельвина.
Многие, читавшие книгу помнят именно эту историю. Историю возвращения девушки, которую уже не вернуть. Трагичную историю влюбленности Криса Кельвина в копию Хари, созданную для него инопланетным океаном.
– Мы поссорились. Собственно… Я ей сказал, знаешь, как говорят со зла… Забрал вещи и ушёл. Она дала мне понять… не сказала прямо… но если с кем-нибудь прожил годы, то это и не нужно… Я был уверен, что это только слова… что она испугается это сделать и… так ей и сказал. На другой день я вспомнил, что оставил в шкафу… яды. Она знала о них. Они были нужны, я принёс их из лаборатории и объяснил ей тогда, как они действуют. Я испугался и хотел пойти к ней, но потом подумал, что это будет выглядеть, будто я принял её слова всерьёз, и… оставил всё как было. На третий день я всё-таки пошёл, это не давало мне покоя. Но… когда пришёл, она уже была мёртвой. – Ах ты, святая невинность…Это меня взорвало. Но, посмотрев на Снаута, я понял, что он вовсе не издевается. Я увидел его как будто в первый раз. У него было серое лицо, в глубоких морщинах которого спряталась невыразимая усталость. Он выглядел, как тяжело больной человек. – Зачем ты так говоришь? – спросил я удивительно несмело. – Потому что эта история трагична. Нет, нет, – добавил он быстро, увидев моё движение, – ты всё ещё не понимаешь. Конечно, ты можешь это очень тяжело переживать, даже считать себя убийцей, но… это не самое страшное.
(c) C.Лем
Так что я понимаю, почему часто делаются выводы, будто Солярис создает для человека того гостя, к которому он больше всего привязан. И действительно, с большой долей уверенности можно сказать, что океан, проникая в разум человека, воссоздает кого-то значимого, можно сказать особенного.
Вот только считать, что это всегда будут образы умерших родственников и любимых, на основании одной частной истории одного человека – нельзя. Более того, в самом романе говорится, что это скорее исключение, чем правило, и предполагать такое – ошибка.
На протяжении всего романа Станислав Лем скрывает от наших глаз других гостей, не дает познакомиться с ними ближе. Кельвин и мы вместе с ним – изредка видим их краем глаза, пока перед носом не захлопывается дверь. Можно лишь строить догадки, кого Солярис послал остальным ученым на станции.
Однако, как мне кажется, в диалоге ниже дается, пусть и довольно размытый, но вполне однозначный ответ на природу «гостей».
– Нормальный человек… Что это такое – нормальный человек? Тот, кто никогда не сделал ничего мерзкого. Так, но наверняка ли он об этом никогда не подумал? А может быть, даже не подумал, а в нём что-то подумало, появилось, десять или тридцать лет назад, может, защитился от этого, и забыл, и не боялся, так как знал, что никогда этого не осуществит. Ну, а теперь вообрази себе, что неожиданно, среди бела дня, среди других людей, встречаешь это, воплощённое в кровь и плоть, прикованное к тебе, неистребимое, что тогда? Что будет тогда?Я молчал. – Станция, – сказал он тихо. – Тогда будет Станция Солярис. – Но… что же это может быть? – спросил я нерешительно. – Ведь ни ты, ни Сарториус не убийцы. – Но ты же психолог, Кельвин! – прервал он нетерпеливо. – У кого не было когда–нибудь такого сна? Бреда? Подумай о… о фанатике, который влюбился, ну, скажем, в лоскут грязного белья, который, рискуя шкурой, добывает мольбой и угрозами этот свой драгоценный омерзительный лоскут… Это, должно быть, забавно, а? Который одновременно стыдится предмета своего вожделения, и сходит по нему с ума, и готов отдать за него жизнь, поднявшись, быть может, до чувств Ромео и Джульетты. Такие вещи бывают. Известно ведь, что существуют вещи… ситуации… такие, что никто не отважится их реализовать вне своих мыслей… в какой-то один момент ошеломления, упадка, сумасшествия, называй это как хочешь. После этого слово становится делом. Это всё.