Золотая капелька скатывается по щеке Амелии.
– Какой раз ты на Солярисе? – тихо спрашиваю я.
Она отвечает не сразу.
– Пятый.
Косметика, как же. Амелия выглядит взрослее, потому что она действительно старше меня.
– Компания оплачивает неделю на Солярисе раз в год, – продолжает она.
Конечно, ничего её не удивляет, ни океан, ни гости. Боулинг! Кто вообще ходит в боулинг на Солярисе?!
– Для меня и мамы, – говорит Амелия, смотря в пол. – Но мама не летела ни разу.
– Почему вам оплачивают путевки?
Нутром чувствую, что это тот самый вопрос, ответ на который изменит все. Амелия будто бы понимает это. Тянет. Молчит, не решаясь издать ни звука.
– Почему? – повторяю я настойчивее.
По извилистым узорам симетриады пробегает мелкая дрожь.
Живут эти формации недолго – пару часов. После – осыпаются и медленно погружаются в океан. Длится это может от пятнадцати минут до часа, но по технике безопасности находится внутри состарившейся симметриады запрещено.
– Когда ты улетел… – Амелия говорит тихо, я едва могу разобрать её слова. – Ты отработал год. Контракт с тобой не продлили. Он должен был закончится по прилету. Но корабль… Что-то случилось при входе в атмосферу. Что-то отказало… «Пилигрим» разбился недалеко от Лос-Анджелеса.
Что?
Я закончил работать? Я улетел домой?
– Обломки упали в океан, несколько человек выжило…Ты выжил! Мы с мамой были так счастливы, узнав это… – Амелия закусила губу. – А потом… Это стало невыносимо. Приходить в больницу, видеть тебя в проводах, в том стеклянном ящике, словно в гробу. Врачи говорили, что поддерживают жизнь, но все будет зависеть от тебя… На компанию подали в суд, мы присоединились к коллективному иску. Нам выплатили компенсацию, помимо этого раз в год оплачивают путевку. Этим почти никто не воспользовался. Я понимаю почему. Мне было чертовски страшно. Страшно, что я приеду встретиться с тобой, а Солярис… Солярис пошлёт мне какого-нибудь … Кого-нибудь другого. Я не спала почти двое суток. А потом сама не заметила… Показалось я моргнула, а ты рядом.
Это ведь шутка?
– Нет, нет, нет. Я работаю здесь уже почти год.
Я отличаю гостей от клиентов. Знаю, как устроена станция, знаю короткий путь от машинного отделения до бара через коридор Б5.
– Достань карманный компьютер.
– Что?
Рука непроизвольно тянется к внутреннему карману.
– В прошлый раз ты всё понимал, когда пытался что-то найти в нём.
Черная коробочка с экраном знакомо холодит руку. Зажимаю копку включения, но вибрации не чувствую. Экран остается мёртв.
– Наверное сломался, – бормочу я.
Смотрю на Амелию. Ищу в ее глазах хотя бы намёк на розыгрыш. Но она едва сдерживает слёзы.
– Солярис не умеет подделывать электронику, – тихо произносит она. – Сам знаешь.
– Нет, нет, нет.. Это ничего не… Часы! – я вскидываю левую руку. Секундная стрелка бежит по кругу, часовая медленно заползает на сектор красного дня.
– Механика, – вздыхает Амелия.
– Но я помню!– кричу я. – Помню, как отработал две смены до твоего прилета! Это было реально!
– Почему две? – шепчет Амелия.
– Что?
– Почему две смены?!
– Я говорил, – фыркаю я. – Подменял одного парня.
– Какого?
– Да какая разница?!– ее вопросы начинают выводить из себя.
– Назови его имя.
Я поворачиваюсь, хочу выкрикнуть ответ Амелии в лицо, но внезапно понимаю, что не знаю его. Не знаю имени того, с кем поменялся сменами. Пытаюсь вспомнить, как он выглядит, воссоздать в памяти лицо…
– Не можешь, – констатирует Амелия. – Потому что его не было.
– Нет, нет, – мотаю головой. – Одежда!
Озарение приходит внезапно. Я пытаюсь расстегнуть воротник, но не нахожу застежки. Хватаюсь за полу пиджака, свожу их, но для пуговицы нет прорези.
Это ведь просто кошмар?
– Дай! – отбираю из рук сестры ножницы.
Закатываю рукав, провожу по коже. Резко, зажмурив глаза, едва-едва касаясь. Никогда не понимал, как люди могут вот так легко причинять сами себе боль. Режу сильнее, уже понимая, что просто не чувствую боли. Резким движением, будто смычком по скрипке провожу еще раз. Красная полоска пересекает руку на секунду и исчезает.
Может показалось.
– Ян, – Амелия осторожно кладет свою ладонь поверх моей руки.
Пилю кожу тупыми ножницами, выступающие бусинки крови мгновенно испаряются, будто вода под струями мощного фена.