Стерлигов рассмеялся густым облаком пара.
Солнце поднималось все выше, а конца очереди видно не было. Стало теплее, мужчины и женщины поснимали с себя шапки, разговоров в очереди стало заметно больше.
– …И страшный он такой! – донеслось спереди.
– Ага, голова вся белая, волосы седые – белее снега.
– Вон он смотри!
– Где… Да я не вижу…
Видимо очередь приближалась к завершению. Егор попробовал подпрыгнуть, но разглядеть что-то из-за высоких спин ему не удалось. Стерлигов предложил посадить мальчишку себе на плечо, но Егор боязливо отказался.
Наконец и они вступили на главную площадь. Огороженная площадка располагалась в центре. Егор краем глаза видел колышки с натянутой веревкой и какой-то наскоро сколоченный деревянный постамент.
– Теперь чуть-чуть осталось, – прошептал Стерлигов, потирая руки.
Сердце Егора колотилось часто-часто, стало очень жарко.
Наконец, впереди осталось человека три, и Егор, увидел, то, ради чего собралась такая толпа.
К деревянной доске был прибит большой лист бумаги. Егор, наверное, смог бы взять его только, если бы широко растянул руки в стороны. С листа смотрело черно-белое изображение.
Странный старичок, с густыми усами, и жидкими пышашимися на макушке волосами, показывал язык. Не злобно, а скорее, в шутку, как иногда дразнят маленького ребенка.
Егор ожидал увидеть совсем иное. Скрюченного злобного хрыча с длинным острым носом, непременно покрытым бородавками. В общем, именно таким, каким обычно и описывали колдунов.
Но больше всего Егора поразила полоса.
С палец толщиной она тянулась через все лицо – сверху вниз. По всей её длине изображение словно пропало, почти выцвело на фоне остального портрета.
А это был именно портрет, увеличенное изображение человеческого лица, а не какой-то портал в потустороннее измерение, как говорили в толпе. Людей с таким большим размером головы не бывает и быть не может.
Но вот только как изготовили этот портрет – загадка. Походило на то, что мальчик видел внутри древних дров. Их он вместе со старшим братом нашел в какой-то землянке за городом. Дрова были прямоугольные и твердые снаружи, но стоило их развернуть – превращались в вереницу хрупких пожелтевших пластинок, испорченных мелкими черными знаками. Зачем эти штуки были нужны людям прошлого Егору так никто объяснить и не смог.
Портрет, смотрящего на Егора человека словно бы сделали из тех же самых мелких черных символов. Мальчик не понимал, каким образом, но точно уверился в том, что между теми символами и этим портретом есть какая-то связь.
– Вот ведь урод, – процедил Стерлигов. – Эй, Марат, как говоришь его зовут-то?
– Эйнштейн вроде какой-то! – отозвалось из толпы. – Еврей, наверное!
Стерлигов махнул рукой знакомому, повернулся и жестом пропустил Егора вперед себя.
– Ну, чего застыл? Плюй!
– Я… – у мальчишки пересохло во рту.
– Давай живее!
– Но это же просто… дедушка. Он похож на моего… Покойного.
– Ладно, я плюну за тебя!
Плевок Стерлигова блеснул в лучах солнца. Егор отвел взгляд. Ему стало стыдно.
– Он же не сделал нам ничего…
Стерлигов толкнул Егора в плечо.
– Иди уже, пока тебя городничий не забрал.
– Внимание! – вдруг раздался зычный возглас.
Толпа притихла. Только что очередь недовольно поносила Егора за то, что всех задерживал, а теперь повернулась к противоположной стороне площади.
Под нарастающую музыку, под звон органа, который раздавался прямо из воздуха на площадь въехал автомобиль.
Толпа ахнула.
Егор одними губами прошептал: «Настоящий».
Огромный, выше взрослого человека, на четырех грязных колесах, похожий на страшного зверя, черный внедорожник остановился перед толпой.
Дверь открылась, оттуда вывалился водитель. Быстро подбежав к задней двери, он распахнул её, а сам упал ниц прямо на брусчатку.
Верховный Патриарх ступил на его спину. Выпрямившись в полный рост, он взмахнул рукой, и толпа возликовала в ответном приветствии. Егор почувствовал, как его накрывает волной радости. Он не знал, как выглядит Патриарх, но это мог быть только он. Только Верховный мог носить расшитое золотом платье.
– А почему он на машине? Ведь никому не разрешено использовать технологии колдунов-ученых?! – внезапно поразился Егор, и понял, что спросил это вслух.
– Ну, дурень! – воскликнул Стерлигов, утирая благоговейные слезы с уголка глаза. – Ему можно.
– Почему? – удивился Егор.
– Совсем тупой? – Стерлигов удостоил мальчишку презрительным взглядом.
Патриарх поднял руку, музыка стихла, а вместе с тем потихоньку и сошло на нет роптание толпы. На площади стало очень тихо.