Желающие могли смеяться, - это не тревожило Генри. Он знал, что ему надо делать: произвести переворот в транспорте Америки, переделать ее дороги и изменить нравы и обычаи людей. Он переделает американцев по своему образу и подобию. Они станут трезвыми, честными и трудолюбивыми, как он; механиками и поклонниками машин, как он; богатыми - ну, возможно, не такими богатыми, как он, но в такой мере, как им подобает. Они будут получать высокую заработную плату и научатся понемногу откладывать каждую неделю, пока не скопят достаточно, чтобы внести аванс за фордовскую модель Т, которая будет служить им десять, двадцать лет, - вырастут внуки Генри, а эти автомобили все еще будут бегать по дорогам.
Все это зачиналось в Хайленд-Парке. Генри строил свою собственную силовую установку, свой собственный сталелитейный завод, свои собственные кузницы. Скоро у него будут свои собственные железные и угольные рудники, пароходы и железные дороги. Это будет гигантская империя, и она будет простираться по всей земле; и Генри будет основателем ее, хозяином ее; его мудрость и его здравый смысл будут править ею. Предпочтение он отдавал последнему. "Я - здравый смысл", - говорила душа Генри Форда.
17
Эбнер Шатт не мог знать всего, о чем думал его всемогущий хозяин, но догадывался. Эбнер превзошел своего старика отца хотя бы в том, что каждый вечер приносил домой газету и, несмотря на усталость, просматривал ее. Время от времени он читал сообщения о том, что готовилось на новом заводе. Иногда по воскресеньям он ездил с другими рабочими смотреть на стройку, и всю неделю они говорили о том, что видели.
Большинство этих рабочих, как и Эбнер, гордились своим хозяином и его успехами; но некоторые относились к нему недоброжелательно, это были прирожденные "брыкуны". По их мнению, благополучие Генри выросло на их спинах. "Будто они сами могли придумать это! - говорил Эбнер. - Будто они понимают, какие автомобили надо выпускать!" "Социалисты", называл он их, слово, вычитанное им в газетах. Но он не очень разбирался в значении этого слова. Разговоры о политике не поощрялись на заводе. Мистер Форд не одобрял политики.
В начале 1912 года, когда Фордовская автомобильная компания выпускала более двухсот автомобилей в день, Эбнер впервые серьезно заболел. Он лег спать, чувствуя себя неважно, и проснулся с высокой температурой и сильным головокружением. В это морозное утро он с трудом поднялся с постели и, по обыкновению, хотел затопить печь; Милли пришлось уложить его обратно в постель и накрыть его грудой одеял, чтобы согреть. Она перепугалась и побежала за врачом, и врач пришел и сказал, что у Эбнера инфлуенца. Ему велели лежать в постели и сказали, что за ослушание он может поплатиться жизнью.
Врач прописал ему лекарство, которое могло помочь его телу, но, разумеется, не помогло его душе. Вот уже восемь лет, как он не пропустил ни одного дня на службе у Генри Форда, и ужас объял его. В полубреду он заставил Милли пойти в ближайший магазин, сообщить по телефону в контору о его болезни и попросить, чтобы его не увольняли. Даже когда пришел агент компании и убедился, что Эбнер действительно болен и обещал, что его место останется за ним, он успокоился только наполовину. Он хорошо знал заведенный на заводе порядок и понимал, как опасно дать почувствовать, что без него, Эбнера, можно обойтись. Если в течение нескольких дней можно ежедневно завинчивать восемьсот гаек и обходиться при этом без помощника мастера, так зачем же тратить впустую три доллара?
У него было немного денег в сберегательной кассе; он принадлежал также к организации, называемой "ПФОАБ", - другими словами, к "Передовому филантропическому обществу американских бобров". Члены этого общества имели свое помещение, знамена, плюмажи и торжественный ритуал и раз в месяц покидали своих жен, курили сигары и обсуждали особенно интересующие их дела родного города. В "ПФОАБ" входили заводские рабочие, вроде Эбнера, и несколько мелких торговцев; важно, что они были многочисленны и каждую неделю делали из своих заработков небольшие отчисления на помощь детям в случае болезни отца.
Так и лежал Эбнер, пока природа не вылечила его с помощью или без помощи врача. Он так ослаб, что несколько дней просидел дома, и у него было время поближе познакомиться со своими детьми. Старшему мальчику, Джону, исполнилось семь лет, и он ходил в школу, когда позволяла погода; он был серьезным и хорошим мальчиком. Второго звали Генри Форд, он был предприимчив, как и его тезка, и его матери приходилось с ним нелегко. Дейзи, девочка, хрупкая и белокурая, во многом напоминала мать. Меньшему, Томми, было всего три годика, и о нем еще трудно было что-нибудь сказать, но ему нравилось, когда отец вырезал из газеты фигурки; Томми размалевывал их цветными карандашами, обнаруживая, по мнению отца, большой талант.
Наконец Эбнеру разрешили отправиться на работу; не на велосипеде по глубокому снегу, а в переполненном трамвае. Он исхудал и постарел лет на десять, и то и дело присаживался во время работы, что нарушало дисциплину. Рабочие жалели его, ничем его не тревожили, и постепенно силы вернулись к нему. Но пережитое сильно подействовало на него, воскресив в нем жестокие страхи отроческих лет.
Больше чем когда-либо он был благодарен доброму и могущественному мистеру Форду, который обеспечил его надежной работой и даже выплатил ему тантьемы в размере семи с половиной процентов его заработка за истекший год. Для Эбнера это составило почти семьдесят долларов и явилось находкой, позволившей ему оплатить счета врача и другие непредвиденные расходы. Эбнеру не представилось случая выразить свои чувства мистеру Форду; но, по-видимому, мистер Форд догадывался о них, ибо несколько лет спустя он написал, что, когда он думает о тысячах семей, зависящих от его предприятий, Фордовская автомобильная компания представляется ему святилищем.
18
Наступил год президентских выборов. Демократическая партия выставила кандидатом ректора университета по имени Вильсон, и этот Вильсон изо всех сил старался переманить стойкого республиканца Эбнера на свою сторону при помощи пламенных речей о "новой свободе". Эбнер прочел в газетах его золотые слова; но он прочел также, что, когда в свое время демократическая партия победила на выборах, наступили тяжелые времена, а он страшился тяжелых времен больше любого тирана. Ректор университета был избран, и действительно начался застой в делах, и этого было достаточно, чтобы на всю жизнь убедить Эбнера в неизбежности таких последствий. Он редко говорил о политике, но он подавал свой голос за Хьюза, Гардинга, Кулиджа, Гувера, Лэндона, не говоря уже о всех губернаторах, сенаторах и членах конгресса прославленной Старой партии.