13
В то время, когда происходили эти события, Эбнер и его растущее семейство снимали верхний этаж небольшого дома. У Эбнера были три сына и дочка, и жили они в большой тесноте; наступившее благополучие и уверенность в покровительстве мистера Форда придали ему смелость, и он стал мечтать об отдельном домике. Однажды в воскресенье Эбнер пустился на поиски и нашел дом в пять комнат, который сдавался за девять долларов в месяц; в доме имелись водопровод и уборная, что показалось этому скромному семейству высшей ступенью цивилизации. На несколько лет семейство Шатт приютилось в этом доме.
Генри Форд со своей стороны тоже испытывал отцовскую гордость; его детищем было трехэтажное кирпичное заводское здание на углу Пикет-стрит и Бобьен-стрит, построенное целиком на прибыли компании. Когда пришло время переезжать из плотницкой, площадь которой едва равнялась трем десятым акра, в новое роскошное здание, занимающее более двух с половиной акров, и с оборудованием стоимостью в четверть миллиона долларов, Генри Форд был вне себя от радости; но его верный слуга радовался ничуть не меньше. Они оба видели, как это предприятие выросло из ничего, и каждый из них способствовал его росту.
Все в новом помещении было распланировано заранее; на полу мелом было отмечено место для каждой части оборудования. Как только в старом помещении закончилась сборка последнего автомобиля, станки и инструменты были перевезены в новое; рабочие перебрались сами и вскоре начали собирать новые автомобили на новом месте. Генри был тут как тут, присматривая за всякой мелочью, "всюду сует свой нос", - говорили про него некоторые рабочие, но таким путем он добивался результатов. "Эй там, пошевеливайся! Давай поживей! Давай продукцию!" - таков был девиз завода. Отдыхать можно дома, но рабочее время оплачивается компанией, и достаются эти деньги в поте лица.
Генри Форд поехал во Флориду на автомобильные гонки, в которых участвовал один из его автомобилей; на гонках произошел несчастный случай - разбился вдребезги французский автомобиль; мистер Форд подобрал от него обломок и подумал, что никогда раньше не держал в руках более легкого и прочного материала. Он привез обломок домой и велел исследовать его; это была ванадиевая сталь, новый сплав, который имел прочность на разрыв в три раза большую; чем сталь, употреблявшаяся в Америке. Вот это был подходящий материал для автомобилей, во всяком случае, для фордовских; Генри выписал из Англии человека, который знал в этом толк, и после некоторых трудностей наладил производство новой стали.
Это было началом новой эпохи; автомобили будут легче, прочнее, дешевле. Пусть, кому охота, смеется над фордовским автомобилем, говоря, что он сделан из жести; Генри наплевать. Люди убеждались, что фордовские автомобили двигаются; они покупали их и платили наличными, - а Генри собирал наличные. "Видел ли ты, - сказал Соломон, - человека проворного в своем деле? Он будет стоять перед царями". Генри не часто цитировал священное писание, но многие из его клиентов знали его наизусть.
14
На новом заводе Эбнер Шатт по-прежнему был специалистом по завинчиванию гаек. Сам он их не завинчивал, разве только в крайнем случае или когда требовалось показать кому-нибудь, как надо работать. Он ходил от автомобиля к автомобилю, наблюдая за работой других. Это было еще до того, как додумались до сборочного конвейера; автомобили делали так же, как строили дома, - на одном месте. Рабочие бригады передвигались от автомобиля к автомобилю с соответствующими деталями и инструментами. В результате множество людей суетилось, рабочие сталкивались друг с другом, а каждое такое столкновение сказывалось на цене готового автомобиля.
Эбнер Шатт добросовестно выполнял свою работу, но в глубине души не переставал побаиваться. Если бы не высокая оплата, он предпочел бы, как бывало, держать в руках ключ и завинчивать гайки. Он страшился ответственности и необходимости быстро соображать. Он не представлял себе, до чего хлопотная вещь человеческая натура, пока не столкнулся вплотную с людьми; раньше он имел дело с частями машин, которые все были одинаковы, а если почему-либо и не были, то Эбнер тут был ни при чем. Люди в рабочее время уходили из цеха, пили водку и возвращались с головной болью и в плохом настроении. Они не могли сосредоточиться на работе, а когда им делали выговор, они, вместо того чтобы винить во всем себя, бранили хозяина. Эбнер был по природе покладистым парнем и никому не любил доставлять неприятностей, но теперь этого нельзя было избежать, потому что работа требовала добросовестного исполнения. Ему приходилось повышать голос и "давать встрепку", а если это не помогало, - сообщать фамилию рабочего мистеру Форстеру, и тот увольнял виновного. Эбнер никогда не претендовал на право увольнения; он вообще ни на что не претендовал, даже на более высокую оплату.
Осенью 1907 года разразился новый кризис, который наполнил город безработными и голодающими и научил смирению тех, кто остался на работе. Продажа фордовских автомобилей сократилась, но не сильно, потому что спрос на них все возрастал, и среди сотни миллионов американцев всегда находились такие, которые могли купить то, что хотели. Генри Форд без устали изыскивал новые пути, которые позволили бы ему продавать свой товар по более дешевой цене. В первый год после кризиса он выпустил 6181 автомобиль - свыше трех автомобилей на каждого рабочего; за три года он сумел выжать тридцать пять тысяч автомобилей из шести тысяч рабочих.
Разумеется, никто никогда не показывал этих цифр Эбнеру Шатту, да и они мало бы что объяснили ему. В этот период, учась тому, как делать для своего хозяина вдвое больше автомобилей, Эбнер получал пятнадцать процентов надбавки к заработной плате и считал себя одним из счастливейших рабочих Америки. Возможно, что так оно и было. Две зимы подряд в Детройте стояли очереди за обедом, напоминая ему ужасные годы его отрочества, которые ослабили его тело, ум и душу.
15
Милли Крок, когда Эбнер предложил ей выйти за него замуж, была миловидным существом; яркий цвет лица, смеющиеся голубые глаза и светлые волосы, которые не нуждались в завивке. Но после пяти лет ожидания брака и шести лет, ушедших на деторождение и работу по хозяйству, - вся эта красота поблекла. Она часто прихварывала, и заботы о четверых детях тяжело отражались на ее здоровье. Пятый ребенок родился хилым, и доктор сказал, что лучше ей больше не иметь детей; но он не сказал ей, как это сделать, в то время это считалось неэтичным. Вскоре после смерти пятого ребенка родился шестой, темно-синего цвета, матери его даже не показали.