«Улица декольтированная в снежном балете…»
Улица декольтированная в снежном балете.
Забеременели огнями животы витрин.
У меня из ушей выползают маленькие дети,
А с крыш обвисают жирные икры балерин.
Все прошлое возвращается на бумеранге.
Дни в шеренге делают на-караул. Ки-
вая головой, надеваю мешковатый комод на-ноги
И шопотом бегаю в причесывающемся переулке –
Мне тоже хочется надеть необъятное
Пенснэ, тянущее с вывески через улицу вздрог,
Оскалить свой крякнувший взгляд, но я
Флегматично кушаю снежный творог.
А рекламные пошлости кажут сторожие
С этажей и пассажей, вдруг обезволясь;
Я кричу исключительно, и капают прохожие
Из подъездов гноем на тротуарную скользь.
Так пойдемте же тыкать расплюснутые морды
В шатучую манну и в завтрашнее нельзя,
Давайте сыпать глаза за декольтэ похабного города,
Шальными руками по юбкам железным скользя.
«Я не буду Вас компрометировать…»
Я не буду Вас компрометировать дешевыми объедками цветочными,
А из уличных тротуаров сошью Вам платье,
Перетяну Вашу талию мостами прочными,
А эгретом будет труба на железном канате.
Электричеством вытку Вашу походку и улыбку,
Вверну в Ваши слова лампы в 120 свеч,
А в глазах пусть заплещутся чувственные рыбки
И рекламы скользнут с провалившихся плеч.
А город в зимнем белом трико захохочет
И бросит Вам в спину куски ресторанных меню,
И во рту моем закопошатся ломти непрожеванной ночи,
И я каракатицей по Вашим губам просеменю.
А Вы, нанизывая витрины на пальцы,
Обнаглевших трамваев двухэтажные звонки
Перецелуете, глядя, как валятся, валятся, валятся
Бешенные секунды в наксероформленные зрачки.
И когда я, обезумевший, начну прижиматься
К горящим грудям бульварных особняков,
Когда мертвое время, с косым глазом китайца
Прожонглирует стрелками башенных часов,
Вы ничего не поймете, коллекционеры жира,
Статисты страсти, в шкатулке корельских душ
Хранящие прогнившую истину хромоногого мира,
А не бравурный, бульварный, душный туш.
Так спрячьте ж спеленутые сердца в гардеробы,
Пронафталиньте Ваше хихиканье и прокисший стон,
А я Вам брошу с крыш небоскреба
Ваши зашнурованные привычки, как пару дохлых ворон.
«Покой косолап, нелеп, громоздок…»
С. М. Третьякову.
Покой косолап, нелеп, громоздок.
Сквозь стекло читаю бессфинксов лунного конспекта.
Телефон покрыл звонкою сыпью комнатный воздух.
Выбегаю, и моим дыханьем жонглируют факты проспекта.
Пешеходя, перелистываю улицу и ужас,
А с соседнего тротуара, сквозь быстр авто.
Наскакивает на меня, топорщась и неуклюжась,
Напыжившийся небоскреба, в афишно-пестром пальто.
Верю я артиллерии артерий, и аллегориям, и ариям.
С уличной палитры лезу
На голый зов
Митральезы
Голосов
И распрыгавшихся в Красных Шапочках языков. Я
Отчаянье и боли на тротуаре ем.
Истекаю кровью
На трапеции эмоций и инерций
Превращая финальную ноту в бравурное интермеццо.
«Болтливые моторы пробормотали быстро…»
Болтливые моторы пробормотали быстро, и на
Опущенную челюсть трамвая, прогрохотавшую по глянцу торца,
Попался шум несуразный, однобокий, неуклюже-выстроенный
И вечер взглянул кошмаром хитрей, чем глаз мертвеца.
Раскрывались, как раны, рамы электро, и
Оттуда сочились гнойные массы изабелловых дам;
Разогревали душу газетными сенсациями некоторые,
А другие спрягали любовь по всем падежам и родам.
А когда город начал крениться на-бок и
Побежал по крышам обваливающихся домов,
Когда фонари сервировали газовые яблоки
Над компотом мыслей, шарад и слов,
Когда я увлекся этим бешенным макао, сам
Подтасовывая факты крапленных колод.
Над чавкающим, пережевывающим мгновения хаосом
Вы возникли, проливая из сердца иод.