Сразу после ужина Матвей забрался на свою верхнюю полку с твердым намерением тотчас же, ни о чем не думая, заснуть. Погасили свет. Рядом тихо посапывал Курбатов, внизу ворочался Дубровский. Наконец и он угомонился. А Матвей все не мог уснуть. Пытался считать, но, досчитав до тысячи, бросил.
А колеса вагона насмешливо выстукивали: "Так и надо, так и надо!"
И опять невольно всплывало в памяти все, что было связано с Соней.
2
Познакомились они в день похорон его матери. После поминок, когда все разошлись, он не захотел оставаться в комнате матери один и вышел на улицу. Было холодно, с Финского залива дул промозглый ветер. Матвей бесцельно бродил по городу, предаваясь невеселым размышлениям. Он смотрел на ярко освещенные окна домов, и его охватывала грусть. У тех, кто жил за этими окнами, был дом, семья, близкие. У него никого не осталось.
Он изрядно продрог и на Невском зашел в ресторан "Кавказский", чтобы согреться. Сел на первое же свободное место и заказал два стакана чаю. Официант пожал плечами:
- Странно.
Но чай все-таки принес - в заварном чайнике с маленькой тонкой ручкой, Матвей никак не мог ухватиться за эту ручку окоченевшими, негнущимися пальцами. Сидевшая за столиком девушка предложила:
- Давайте-ка я вам налью.
Не ожидая его согласия, она взяла чайник и стала наливать в стакан.
- Не очень крепкий?
Вот так же спрашивала его мать. И вдруг Матвею показалось, что между матерью и этой девушкой есть что-то общее. Случается, что мы с незнакомыми людьми бываем откровеннее, случайному попутчику или собеседнику рассказываем то, о чем даже с друзьями не решаемся заговорить. Вот и сейчас Матвею захотелось рассказать этой незнакомой девушке о своей матери, о себе. И он стал говорить торопливо и сбивчиво, опасаясь, что девушка не дослушает его. Когда он закончил свой рассказ, она задумчиво сказала:
- Вам, наверное, очень трудно сейчас - вы совсем один. Знаете что, приходите ко мне! Просто так.
- Спасибо.
Девушку звали Соней, она работала кассиром на городской железнодорожной станции. Матвей проводил ее до дому и пообещал в следующее воскресенье зайти.
* * *
В связи со смертью матери ему дали отпуск. Но возвращаться в комнату матери он не хотел и отправился в училище. Курсанты уже спали. А он долго ворочался в постели и снова думал о своей нелегкой судьбе, вспоминал подробности встречи с матерью, их недолгую совместную жизнь...
Ему едва исполнилось три года, когда началась война. Через месяц ушел на фронт отец. А еще через месяц в город вошли немцы. Мать с Матвеем успела эвакуироваться с последним эшелоном. Поезд отошел от города километров шестьдесят, когда на него налетели фашистские самолеты.
Мать схватила Матвея на руки и, выскочив из вагона, вслед за другими бросилась к лесу. Она была уже на опушке, когда сзади раздался сильный взрыв. Мать упала на колени, постояла так, точно в нерешительности, а потом неловко повалилась на бок, чтобы не придавить сына, которого все еще крепко прижимала к груди.
Давно улетели самолеты, долго гудел паровоз, сзывая людей. Из лесу уже шли последние группы, а Матвей все сидел около матери. Двое железнодорожников, проносивших раненого, заметили Матвея. Осторожно положив раненого на траву, они осмотрели мать. Один из них, стянув фуражку, сказал:
- Померла. Не дышит. Что будем с мальчонкой делать?
- Отнеси в сиротский вагон, он вторым от хвоста стоит. Потом бегом возвращайся сюда, а я пока один понесу этого, - железнодорожник кивком указал на раненого.
В вагоне было много ребятишек. Две женщины в белых халатах старались занять самых маленьких, свертывая из платков и шапочек незатейливых кукол и зайчиков, ребятам постарше женщины обещали, что их мамы скоро придут.
Но прошел день, прошла ночь, а мамы все не появлялись.
На пятые сутки ребят вывели из вагона, посадили в автобус и повезли в детский дом. Маленькая старушка записывала их. Сведения о малышах давали женщины, ехавшие с ребятами в вагоне. Те из ребят, что были постарше, объяснялись сами.
Когда очередь дошла до Матвея, старушка спросила:
- Как тебя зовут?
- Матвей.
- Матвей? А фамилию свою знаешь?
Матвей кивнул. Фам,илию свою он знал. Но он еще плохо выговаривал ее и поэтому произнес что-то похожее на "Стесий".
- Стешин? - переспросила старушка.
Матвей отрицательно покачал головой. Он постарался четко выговорить все буквы:
- Леснив.
Старушка опять не поняла. Кто-то из ребят постарше подсказал:
- Наверное, Леший. У нас в школе один учился с такой фамилией.
Так и записали: Матвей Леший.
И скоро Матвей забыл свою настоящую фамилию, так и не научившись ее правильно выговаривать.
* * *
После войны многих детдомовских ребят нашли родители. Матвей тоже ждал, что вот-вот и за ним придет мать. Теперь он помнил только ее голос. Об отце только и знал, что у него большие сильные руки: отец любил подбрасывать Матвея к самому потолку. На одной руке у отца был выколот синий якорь.
Матвей пошел в школу. Учился хорошо и, пожалуй, только этим и радовал своих воспитателей, постоянно жаловавшихся на его характер. А характер у Матвея оказался действительно нелегким: он был упрям, порывист, отличался неиссякаемым озорством. Поэтому, когда он в восьмом классе вдруг притих и остепенился, все решили, что он что-то задумал.
А он действительно решил стать моряком, как и отец. Матвей догадывался, что отец его скорее всего был моряком, иначе зачем же якорь на руке?
В военкомате ему посоветовали поступить в военно-морское училище. Но предупредили, что там большой конкурс и надо сейчас хорошо учиться.
Школу он окончил с серебряной медалью и отправил документы в Ленинград, в Высшее военно-морское училище. Через полтора месяца в военкомат на имя Матвея Лешего пришел вызов на экзамены, но Матвей в это время лежал в больнице. До этого ни разу ничем не болевший, он вдруг подцепил скарлатину. В его возрасте ею редко болеют и очень тяжело переносят. Ему пришлось лежать в больнице почти два месяца.
Вручая ему проездные документы, военком с сомнением сказал:
- Боюсь, что зря едешь. Опоздал. Если не примут, возвращайся сюда, отправим на следующий год.
В училище уже начались занятия, и Матвею даже не вернули документы.
- Мы их отправим в военкомат, - сказал офицер учебного отдела. Обратный билет сейчас выпишем. - И, посмотрев на бледного, отощавшего за время болезни Матвея, добавил: - Ну и паек на трое суток выдадим. А вообще-то тебе с твоим здоровьем что-нибудь полегче бы выбрать. Почему именно в морское училище? Потому что модно? Форма красивая? А сам небось и моря не видел и не знаешь, с чем его едят. Не видел ведь?
- Нет.
- Ну вот. А ты знаешь, каково несколько суток болтаться в шторм? И не просто болтаться, а работать, зверски работать, из последних сил!
- А вы меня не пугайте. Все равно не отпугнете, - сказал Матвей. - Не примете на следующий год, пойду на срочную, матросом.
Офицер внимательно посмотрел на него и, смягчаясь, сказал:
- Тогда другой разговор. Давно тянет?
- Что? - не понял Матвей.
- Ну, море же! Оно, брат, если уж залезет в душу, то по самые печенки, на всю жизнь. Есть в нем что-то такое. Я вот всего третий месяц тут в бумажках копаюсь, а на корабли тянет так, что хоть вешайся. - И уж совсем сочувственно спросил: - А у тебя-то давно это?
- Давно. Кажется, у меня отец моряком был, вот поэтому.
- Почему "кажется"? Ах да, ты ведь детдомовский. Не помнишь, стало быть, отца-то.
- Вот только якорь на его руке и помню.
- Леший... Леший. - Офицер задумался. - Многих знал. Один тоже с чудной фамилией был - Бийсябога. Хотя не боялся ни бога, ни черта. Погиб... Нет, Лешего не встречал. Может, на Черном или на Севере? Я ведь всю войну на Балтике. Ах да, ты не знаешь. - Он опять задумался. Потом вскинул голову, и неожиданно спросил: - На курсы шоферов пойдешь?
Матвей пожал плечами. А офицер начал горячо убеждать: