- Не знаю, - откровенно признался Матвей. - Я всего два года старшим помощником плаваю... И вообще об этом судить не мне...
- Вас рекомендуют командир соединения и командующий флотом.
- Им виднее...
- Ну а сами вы как на это смотрите?
Матвей пожал плечами. Главком улыбнулся:
- Понятно.
Заговорил сидевший слева от главкома адмирал:
- В последнем походе мы предоставили товарищу Стрешневу возможность действовать самостоятельно. Надо сказать, что действовал он вполне грамотно, уверенно. Он не стал форсировать противолодочный рубеж, предположив, - и вполне резонно, - что "противник" после того, как был потоплен его крейсер, постарается перехватить лодку именно на этом рубеже. Стрешнев решил обойти рубеж подо льдом. Решение правильное, хотя, пожалуй, учитывая недостаточную опытность, рискованное, я бы даже сказал - дерзкое...
Стрешнев вспомнил грузного беспристрастного посредника и подумал: "Значит, все было предусмотрено заранее. Наверное, он знал, что мне предложат командовать лодкой"...
Его спрашивали, хочет ли он занять эту должность, наверное, не допускали мысли, что он может отказаться. И в самом деле: не каждому выпадает такая честь...
- Должен вас предупредить, - сказал главком, - что работа будет трудная, и на громкую славу не рассчитывайте. Если о первых командирах лодок писали в газетах, рассказывали по радио, снимали фильмы, то вам это совсем не угрожает. Период становления атомного флота закончился, начинается повседневная его служба, будни, может быть, не менее героические, но будни. Работа. Вероятно, нам придется и подо льдами ходить, может быть, опять к полюсу, и вокруг шарика не раз обернетесь, но вы уже не будете первооткрывателем...
Адмирал еще долго говорил о трудностях предстоящей службы.
- Впрочем, не это главное. Мы назначаем вас командиром не обычной атомной лодки, а корабля совершенно нового.
И главком стал рассказывать об этой лодке. Он называл тактико-технические данные, говорил о вооружении и маневренных качествах корабля, боевых возможностях и бытовом устройстве. Данные эти значительно и выгодно отличались от тех, что были на нынешних лодках. Это поразило Матвея. Осмелев, он сам стал задавать вопросы. И незаметно для себя увлекся, забыв о том, что еще полчаса назад хотел отказаться от нового назначения.
Впрочем, если бы главком сейчас спросил согласие Стрешнева, тот дал бы его, не задумываясь. Со свойственной ему увлеченностью Матвей уже "заболел" новым кораблем, и все возражения, которые он приготовил, чтобы отказаться от должности, отодвинулись куда-то на третий план, может быть, потому что он знал: Люся поймет его. Конечно, огорчится, но поймет, как понимала до сих пор...
- Было бы лучше, если бы знакомство с лодкой вы начали с се закладки на стапеле. Но она уже спущена ни воду, прошла заводские испытания. Прежний ее командир, капитан второго ранга Кравчук, уходит по состоянию здоровья. Командир он хороший, а вот не повезло... Да и возраст уже. А вам всего тридцать один год, вы еще поплаваете.
- Кажется, он будет самым молодым командиром атомной лодки, - сказал один из адмиралов, до сих пор не принимавший участия в разговоре. - С одной стороны, это хорошо. А с другой...
- Ну, этот недостаток со временем проходит, - заметил главком. - К сожалению.
Все рассмеялись.
- Ну что же, будем считать вопрос решенным? - Главком обращался не столько к адмиралам, сколько к Стрешневу. И, не дождавшись его ответа, спросил напрямик: - Или у вас есть возражения?
Матвей встал.
- Никак нет. Спасибо за доверие.
- Есть ли у вас какие-нибудь просьбы?
- Пока нет.
- В таком случае, Георгий Михайлович, - обратился главком к одному из адмиралов, - займитесь с товарищем Стрешневым, ознакомьте его со всем, что ему необходимо знать. Думаю, двух дней для этого достаточно. Потом пусть возвращается к прежнему месту службы, сдает там дела. Словом, через неделю вы, товарищ Стрешнев, должны быть на новом месте. О вступлении в должность командира доложите лично мне...
Два дня с утра до вечера Стрешнев ходил по управлениям и отделам штаба. Он и не представлял, насколько сложен механизм управления флотом, его поразили масштабы этой гигантской работы. Сотни и сотни кораблей плавали во всех океанах мира, стояли во всех базах всех флотов и требовали горючее, воду, хлеб, мясо, боеприпасы и механизмы, запасные части. С кораблями надо было непрерывно поддерживать связь, обеспечивать необходимой информацией и отдавать им распоряжения, для них подготавливались специалисты, разрабатывались тактические приемы и задачи боевой подготовки и делались еще тысячи всяческих дел, больших и малых, крайне срочных, требующих уйму сил и средств. По десяткам стальных магистралей мчались тысячи вагонов, чтобы набить чрева корабельных трюмов, в паутине телефонных и телеграфных проводов, во всех диапазонах радиоволи лихорадочно пульсировала жизнь флота, захлебывалась в тонком писке морзянок.
У Стрешнева на лодке всегда была прорва дел, он едва успевал с ними справляться и, уж конечно, не представлял, что его лодка - лишь маленькая деталь в этом гигантском механизме флота. И сейчас, приблизительно охватив взглядом весь этот механизм, он был поражен, даже подавлен его сложным устройством и масштабами. И его собственные заботы показались такими маленькими.
Наверное, в том, что его решили ознакомить с работой управлений и отделов штаба, хотя бы в части, его касающейся, помимо практического смысла, был еще и чисто психологический подтекст: он вдруг почувствовал, что в этом механизме все притерто, все выверено, подчинено четкому ритму и железной необходимости.
Его лодка обладала важнейшим в век спутников и космических кораблей преимуществом: скрытностью. Она могла в любой момент оказаться в любой точке Мирового океана и нанести сокрушительный ответный ядерный удар...
Впрочем, об этом не говорили, это подразумевалось само собой, так же, как сама собой подразумевалась жесткая необходимость затраты больших сил и средств на укрепление обороны. Здесь не надо было объяснять, почему это необходимо. Теперь каждый, даже не военный человек, знал, что пожар новой мировой войны может вспыхнуть в любой момент, в любом краю земного шара.
В общем-то, двух дней ему все-таки хватило, в последний день он даже освободился пораньше, в четыре часа вечера, и забежал в "Детский мир". Выстоял очередь за колготками, купил большую гуттаперчевую куклу и пошел в ЦУМ. Подходя к нему, увидел, что вереницы людей направляются в Большой театр, постоял в нерешительности: "В кои-то веки еще придется побывать в Москве..." И побежал в кассы. Билетов не было, однако ему удалось купить с рук. Лишь войдя в театр и купив у билетерши программу, он выяснил, что попал на "Князя Игоря". Эту оперу Бородина он слышал много раз еще в Ленинграде, будучи курсантом. Мариинский театр шефствовал над училищем, курсантов часто приглашали на шефские спектакли и почему-то чаще всего именно на "Князя Игоря".
Матвей не следил за развитием действия, а просто наслаждался музыкой, хотя и тоже знакомой, но всякий раз захватывающей, ощущаемой как бы заново, в тончайших ее красках и оттенках. Наверное, музыка, как море или как закат, всегда неповторима, и трудно установить, вносят ли эту неповторимость исполнители, или она содержится в самой музыке. Матвей никогда не считал себя знатоком, но хорошую музыку любил, воспринимая ее чисто ассоциативно, за той или иной мелодией угадывая картины, когда-либо виденные им в жизни.
Он давно не был в театре, и сама атмосфера затемненного театрального зала с холодным поблескиванием позолоты, с тончайшими запахами духов, действовала на него как-то очищающе, наполняла сердце тихой, торжественной радостью, ему казалось, что все, собравшиеся здесь, охвачены сейчас единым чувством всеобщей доброжелательности, отрешены от житейской суеты и мелких забот, их мысли чисты и возвышенны. И он был неприятно удивлен, когда сидевший впереди паренек шепнул девушке:
- Скукотища все-таки. Я же предлагал тебе пойти куда-нибудь в ресторан, там и музыка что надо, и опять же харч.