- Так-то оно так, - согласился Зырянов. Хотел что-то еще добавить, но, посмотрев на офицеров, умолк.
- Пойдемте, Валерий Николаевич, покурим, - предложил Стрешнев.
Когда они с Гречихиным ушли, Зырянов сказал:
- Хороший у вас муж. Деликатный.
- Вы же его, наверное, и не успели узнать как следует. Он у вас совсем недавно.
- Как говорится, птицу видно по полету.
- Спасибо, я очень рада, что он вам понравился. Знаете, всегда приятно слышать, если о близком тебе человеке говорят хорошо. Вы когда-нибудь слышали, как говорят о вашей девушке? - Она старалась вернуть разговор в прежнее русло, полагая, что матросу хочется поделиться с ней своим сокровенным.
- Слышать-то слышал, - усмехнулся Зырянов.
И умолк, нить разговора оборвалась: видимо, у матроса были причины больше об этом не говорить. Люся предложила:
- Пойдемте еще потанцуем. Вы очень хорошо водите.
Во время танца, неожиданно для Люси, он сам вернулся к этому разговору:
- О моей девушке в журнале "Огонек" статья была и даже портрет ее поместили. Это когда она стала чемпионкой страны по плаванию брассом на двести метров. А вообще-то она учится в институте на втором курсе.
- Ну и разве вам не приятно было читать о ней?
- Очень даже приятно, я всем друзьям показывал этот журнал, хвастался так, будто сам стал чемпионом. Неприятности начались позже.
- Какие?
- Письмами ее засыпали. А в них триста двадцать одно предложение руки и сердца.
- Это забавно!
- А я вот ревную. Даже к корреспонденту, который о ней статью написал.
- Извините, но это, по-моему, глупо.
- Может быть, и глупо, а вот ревную и ничего с собой не могу поделать...
Танец кончился, Зырянов проводил Люсю к столу и попрощался: у него истекал срок увольнения, пора было возвращаться в казарму. Впрочем, и офицеры уже начали расходиться, им тоже надо было вставать рано, чтобы успеть к подъему флага.
Всех удивило, что среди приглашенных на свадьбу лейтенанта Иванова не оказалось замполита. Уж кому-кому, а ему как будто и по должности положено быть не только участником, а и организатором такого рода событий. И Комаров глубоко переживал, что лейтенант Иванов не счел нужным пригласить его. В самый последний момент они поссорились.
А виновницей ссоры была знакомая матроса Зырянова, чемпионка по плаванию.
Выполняя указание члена Военного совета больше интересоваться настроением людей, Комаров вечером заглянул в матросский кубрик. Там в это время было людно, матросы только что вернулись с ужина. Комаров потолкался среди них, попытался заговорить с одним, с другим, но матросы неохотно шли на разговор, у каждого находились какие-то неотложные дела. Комаров догадывался, что эти дела они придумывали специально, чтобы отделаться от разговора. Вот и Зырянов тоже придумал повод:
- Извините, товарищ капитан третьего ранга, у нас сегодня игра с командой базы, мне надо переодеться.
Зырянов действительно выступал за сборную команду лодки по волейболу, сегодня и в самом деле была встреча со сборной базы, но начнется она только через полтора часа, можно бы и не торопиться. Но Зырянов уже доставал из рундука кеды, Комаров собрался отойти, когда заметил, что на дверце рундука с внутренней стороны наклеена фотография девушки в купальнике. Заглянув глубже, Комаров увидел, что и стенки рундука оклеены фотографиями девушек в купальниках.
- Коллекционируете? - иронически спросил Комаров.
Зырянов захлопнул дверцу и спросил:
- А разве нельзя?
- Вам кроме этого больше нечего коллекционировать?
Матрос покраснел, но ответил сдержанно:
- Это, между прочим, из журнала "Огонек". Тут, как говорится, и комар носа не подточит.
- А Комаров тем более, - заметил кто-то, и за спиной Комарова прыснули. Это его обидело, он рывком распахнул дверцу рундука, собственно, не зная даже зачем, может быть, только для того, чтобы убедиться в принадлежности фотографии "Огоньку"...
В это время и зашел в кубрик лейтенант Иванов.
- Вот видите, чем ваши подчиненные увлекаются, - сказал ему Комаров.
- Красивая девушка, - одобрил лейтенант.
- Товарищ Иванов, зайдите ко мне, - строго сказал Комаров и направился к выходу. Иванов пожал плечами и пошел за ним.
В кабинете Комаров прошел за стол, сел, переложил с одного края на другой какие-то бумаги и снял телефонную трубку, назвал номер.
- Алло! Валерий Николаевич? Зайдите ко мне. Через десять минут. Хорошо, я жду.
Положив трубку, он кивнул:
- Садитесь.
Иванов сел. Комаров, выдержав паузу, сказал:
- Я решил поговорить с вами в присутствии командира боевой части потому, что разговор касается не только вас, а вообще всех нас. Речь идет об усилении идейного воспитания, о том, что мы должны лучше изучать людей, знать их настроение. Вот вы не видите ничего особенного в том, что Зырянов коллекционирует подобные фотографии. Между тем моральный облик человека складывается из многих факторов.
- Простите, - прервал его Иванов. - Я физик и хочу к этому подойти по-научному. В научных спорах зачастую, прежде чем приступить к дискуссии, договариваются о терминологии. Вот и мы давайте договоримся. Что вы понимаете под "подобными фотографиями"? А что вы _ скажете о Венере Милосской?
- Послушайте, Иванов, бросьте эту демагогию!
- Вот кстати еще один термин. Что вы вкладываете в это понятие?
- Вы что, издеваетесь?
- Никак нет, просто хочу подойти к решению столь заботящей вас проблемы более научно.
В это время в кабинет вошел Гречихин. Поздоровавшись с Комаровым, он покосился на Иванова и спросил:
- В чем дело?
- Да вот решил я побеседовать с товарищем Ивановым в вашем присутствии и, кажется, правильно сделал. Наедине у нас разговора не получается. Вот уже десять минут товарищ Иванов воспитывает меня, вместо того, чтобы выслушать и принять к сведению мои замечания.
Гречихин вопросительно посмотрел на Иванова, тот вздохнул, но ничего не сказал. А Комаров между тем продолжал:
- Поводом для нашего разговора послужило поведение матроса Зырянова. Я случайно обнаружил в его рундуке фотографии некой девицы в неглиже...
- А вы не считаете, что, говоря о незнакомой вам девушке в таких выражениях, вы оскорбляете ее? - вмешался Иванов. - Как же так можно, ведь вы политработник!
- А-а, сидите вы со своей терминологией, - отмахнулся Комаров и, повернувшись к Гречихину, собрался продолжить рассказ.
Но Иванов вскочил и твердо сказал:
- И со мной я не позволю разговаривать в таком тоне.
- Сядьте, Анатолий Степанович, - примирительно сказал Гречихин. Давайте спокойно выслушаем друг друга. Не пристало нам, офицерам, так разговаривать между собой.
- Вот именно, - подтвердил Комаров.
Иванов усмехнулся, но на этот раз сдержался и промолчал.
Комаров теперь говорил медленно, осторожно подбирая выражения. Изложив суть дела, спросил Гречихина:
- Как вы считаете, Валерий Николаевич, есть у меня основания беспокоиться о моральном облике матроса Зырянова?
Гречихин ответил не сразу. Принять сторону Иванова значило не только обострить конфликт, а и самому влезть в него. Этого Гречихин не хотел. Встать же на сторону Комарова он не мог. И поэтому ответил уклончиво:
- Вопрос этот сложный, нужно время, чтобы во всем глубоко разобраться. К матросу Зырянову по службе у меня претензий нет. Что касается его морального облика... Словом, я сам должен побеседовать с Зыряновым. Давайте вернемся к разговору дня через два.
Комаров, хотя и неохотно, согласился. Разумеется, Гречихин не собирался беседовать с Зыряновым, и так было все ясно. Он просто надеялся, что за два дня страсти поутихнут, Комаров остынет и сам не захочет возвращаться к этой нелепой истории. Иванова же Гречихин предупредил:
- Не лезьте на рожон, Анатолий Степанович. Сами видите, что убеждать Комарова бесполезно.
Валерий Николаевич в душе не одобрял своей осторожности, но отнюдь не считал ее излишней. В свое время он тоже был горяч и упрям, отчасти из-за этого совершил оплошность и получил строгий выговор по партийной линии. Этот выговор "висел" на нем уже второй год, сейчас Гречихин подал в партийное бюро заявление, на днях его должны рассмотреть. Раздувать конфликт в такой момент, а тем более обострять отношения с замполитом было бы по меньшей мере неразумно.