Стрешнев рассказал о стычке Комарова с матросом Зыряновым.
- Я начал с этого факта именно потому, что он характерен для стиля работы товарища Комарова. Не может он найти общего языка с экипажем, не пользуется авторитетом. - Стрешнев рассказал и о последнем разговоре с замполитом.
- Что скажете в свое оправдание? - спросил Голубев Комарова.
Комаров несколько мгновений колебался, потом решительно заявил:
- Мне нечего сказать, товарищ адмирал.
- И на том спасибо. А я, честно говоря, думал, что будете выкручиваться. Ладно, идите.
Когда Комаров вышел, Голубев сказал:
- Кажется, мы ошиблись, назначив его на атомную лодку. И откуда у него этот формализм? Ведь сам-то Комаров еще молод, ему бы дерзать да дерзать. А вот... И дело ведь не только в нем. По нему у людей может сложиться мнение о политработниках вообще.
- Простите, это вы зря, - сказал Стрешнев. - Люди у нас умные, понимают. На моей памяти это первый такой политработник.
- Ну, на моей побольше. Бывает, что попадают люди случайные, как говорится, не по призванию. Не тянут. Помогаем, а не получается - переводим на другую работу. Придется, видимо, и Комарову подобрать работу попроще. А вот где я вам возьму замполита? Вам же скоро идти в плаванье.
- Может, Тетерева? - подсказал Стрешнев.
- Вы совсем хотите ограбить Гуреева? Мало того, что вас от него забрали, еще и Тетерева переманить хотите? Нет, на это не рассчитывайте.
- Но не могу же я выйти в плаванье без замполита!
- Так-то оно так. Но кого же? А что если из выпускников академии? Шесть человек нам дают, но только один из них до академии служил на лодках. Мы его на новую назначаем. Ладно, мы там с кадровиками помозгуем, через недельку кого-нибудь пришлем.
- Кого-нибудь мне не надо, пришлите хорошего.
- На готовенькое рассчитываешь? Нет, брат, ты командир-единоначальник, ты не только строевых офицеров обязан воспитывать...
* * *
Голубев пробыл в базе четыре дня, но большую часть времени провел на лодке. Потратив часа полтора на ознакомление с папками Комарова, все остальное время провел в беседах с людьми. Кажется, в экипаже не осталось ни одного человека, с которым он не успел бы поговорить. Беседовал он и с инженер-капитаном второго ранга Гречихиным. И очень удивился, когда уже перед самым отъездом Гречихин снова пришел к нему.
- У меня к вам, товарищ адмирал, просьба есть. В партийной комиссии при политуправлении флота сейчас находятся мои документы. Речь идет о снятии с меня партийного взыскания: строгого выговора с занесением в учетную карточку. Дело это давнее, но вы, наверное, помните...
- Да, помню, - подтвердил Голубев. - Давно надо было снять этот выговор, не знаю, почему затянули. У вас, по-моему, за эти полтора года все шло гладко.
- Так-то оно так, товарищ адмирал, но я прошу еще отложить рассмотрение дела и вернуть документы.
- Почему? - удивился Голубев.
- Рановато снимать с меня выговор: я ведь Комарова мог давно раскусить, а вот боялся его. Боялся новых неприятностей, боялся, что Комаров может помешать снятию выговора...
Он подробно рассказал и о стычке Комарова с Зыряновым и Ивановым, о приглашении матросов на свадьбу, о разговоре по этому поводу со Стрешневым. Рассказывал, ничего не утаивая, может быть, даже несколько сгущая краски, и закончил так:
- Словом, не хватило у меня принципиальности... Адмирал не спешил с ответом. Не потому, что не знал, как отреагировать на столь необычную просьбу. Нет, тут Голубеву все было яснее ясного. Вот если бы Гречихин не пришел, а остался при своих прежних убеждениях, выговор с него наверняка сняли бы и совершили ошибку. Именно теперь, когда он сам все осознал и пережил, можно быть уверенным, что впредь он не поступится принципиальностью. Теперь выговор с него можно снимать смело.
14
Обычно о цели и маршруте похода экипаж узнает лишь после того, как лодка выйдет в море. Каждый раз, отправляясь в плаванье, матросы даже не знают, сколько оно может продлиться: сутки, неделю, месяц. Но на этот раз и они догадывались, что поход будет длительным, потому что продуктов брали много, ими были забиты не только штатные помещения: ящики и мешки стояли даже в проходах.
Погрузка продовольствия и снаряжения - дело всегда хлопотливое, однако оно занимает не самое важное место в подготовке к походу. Главное подготовить все механизмы и приборы, обеспечить надежность их действия в любых условиях и на длительный срок. Приходится в который раз все выверять, заменять отдельные узлы и блоки, предусмотреть все возможные аварийные ситуации, позаботиться о запасных частях. Работы у каждого и без того по горло, а тут еще без конца отрывают людей на погрузку.
И только капитан-лейтенанта Горбатенко не беспокоит даже старпом. Получив комплект ходовых карт, штурман закрылся в каюте и сутками не вылезает оттуда. Все знают, что сейчас он изучает район плавания, делает предварительную прокладку и прочие расчеты. Кроме командира, только он может сказать, когда, куда, зачем и на сколько суток пойдет лодка. Все также знают, что, как ни выпытывай, штурман все равно никому об этом не скажет. И все-таки нет-нет да и кто-нибудь из офицеров за обедом спросит:
- Где сегодня идем, штурман?
- Где-то между Марсом и Венерой, - невозмутимо отвечает штурман и, глядя в тарелку, говорит: - А суп сегодня, по-моему, пересолили. Вам не кажется?
От него отстают, начинаются обычные в таких случаях рассуждения, основанные на предположениях:
- Махнуть бы вокруг шарика, что ли?
- И всплыть бы где-нибудь в бананово-лимонном Сингапуре. Эх, пожариться бы на тропическом солнышке, а не на этой холодной сковородке, которая круглые сутки висит над головой, а не греет.
Погода стоит ясная, солнце и в самом деле висит в небе круглые сутки, но греет плохо, к тому же дует холодный ветер.
- На песочке бы поваляться! - мечтательно говорит один.
- В Сахаре, - добавляет другой.
Третий предупреждает:
- Не ходите, дети, в Африку гулять.
Все выжидательно смотрят на штурмана, а тот молча вылавливает из тарелки куски мяса и старательно жует.
Осипенко, давно привыкший к подобным разговорам, почти и не слушает их, он думает о том, как бы выкроить часок-другой, чтобы навести порядок в квартире. Командира вызвали в штаб флота, все заботы по подготовке к походу легли на старпома, он денно и нощно крутится как белка в колесе, а тут еще жена приезжает.
Все-таки он сумел выкроить время, забежал после обеда домой. Критически оценив обстановку, он прикинул, сколько времени уйдет на приборку. В кухне гора немытой посуды, на это надо минимум полчаса. Хотя он застелил газетами и стол, и шкаф, и сервант, пыль набилась везде, сквозь стекло книжного шкафа невозможно даже прочесть названия на корешках книг. На полу толстый слой пыли с отпечатками его следов. "Окна закрыты, дома я почти не бываю, а ее вон сколько набилось. И откуда она берется?" - недоумевал Петр Поликарпович.
Скинув форму, натянул пижаму, растопил плиту, поставил греться воду для посуды. Потом достал таз, нашел тряпку, закатал штаны и принялся сначала мыть пол. Лишь вымыв половину комнаты, сообразил, что начинать надо было не с пола. Сменив воду, стал стирать пыль со шкафов, подоконников, со стола.
За этим занятием и застала его Лида Иванова.
- Ой, извините, я, кажется, не вовремя, - сказала она.
- Да вот авралю, завтра жена приезжает, как бы выговор не схлопотать.
Лида окинула взглядом комнату, усмехнулась:
- Да, у вас все начато и ничего не закончено.
- Так уж получилось, сразу не сообразил. - Петр Поликарпович раскатал штанины. - Извините, я в таком виде.
- Может, я в другой раз зайду?
- Меня трудно застать дома, так что я к вашим услугам.
- Осенью здесь открывается школа, а учителей нет. Вот я и решила остаться. Мне, правда, еще год надо, чтобы закончить институт, буду заканчивать заочно. Так вот, чтобы оформить меня на работу, роно требует разрешение командования.