- Есть! - откликнулся старшина штурманской группы, обслуживающий эхолот. И тут же доложил: - Шестьдесят шесть!
И потом каждые две-три минуты докладывал:
- Шестьдесят три... Шестьдесят... Пятьдесят семь...
И вдруг радостно заорал:
- Сто семьдесят семь!.. Сто девяносто два!
Столь резкое изменение глубины насторожило не только командира, а почти всех, находящихся в центральном отсеке, должно быть, им пришла одна и та же мысль: "А не вышел ли эхолот из строя?" и они одновременно посмотрели на регистрирующий прибор второго эхолота - кормового. Перо на его ленте резко, почти отвесно, ползло вниз.
А старшина радостно кричал:
- Четыреста тридцать девять!.. Четыреста восемьдесят семь!..
К Стрешневу подошел Кошелкин и сказал:
- Похоже, что мы миновали вершину отрога. С запада его склон круче.
- А если это всего лишь впадина или каньон?
- Тоже возможно.
Глубины уже приближались к километровой отметке, но Стрешнев не спешил погружаться ниже тридцати метров и вел лодку прежним курсом малым ходом.
Так они прошли около часа. Наконец Стрешнев приказал увеличить глубину погружения до восьмидесяти метров. Оба эхолота и регистрирующий прибор фиксировали почти плоское дно.
Дойдя до западной границы района, Стрешнев повернул на обратный курс. Теперь надо было с другой стороны подойти к отрогу и пройти вдоль него, чтобы определить направление и протяженность, а затем уже продолжить обследование района продольными и поперечными галсами.
Он уже знал, где следует ожидать резкого уменьшения глубины, однако вел лодку еще более осторожно, потому что восточный склон отрога был обрывист, не дай бог с ходу врезаться в скалу. Поэтому задолго до подхода к отрогу Стрешнев уменьшил ход до самого малого.
Первыми обнаружили резкий подъем дна гидроакустики:
- Центральный! Слышу эхосигналы от грунта! - доложили из рубки акустиков.
Стрешнев взглянул на репитер гидролокатора. На его экране появилось бледно-серое пятно. Цепь отметок на эхолоте пока оставалась розной.
- Всплывать на глубину тридцать метров!
И как только лодка подвсплыла на заданную глубину, Стрешнев отдал следующие команды:
- Лево на борт, курс сто шестьдесят! Акустики, внимательно следить за сигналами от грунта!
Потом еще несколько раз пришлось менять курс, пока не установили направление продольной оси отрога. Он простирался на зюйд-зюйд-ост, и в течение почти целых суток лодка осторожно пробиралась именно в этом направлении до самой южной границы района, за которой уже начиналась достаточно обследованная трасса Северного Морского пути. Стрешнев предполагал, что ближе к материку отрог должен быть выше, но оказалось все наоборот: еще за четыре десятка миль до южной границы района хвост отрога едва возвышался над окружающим дном океана.
Перейдя на другую сторону отрога, лодка легла на обратный курс.
Через несколько суток проделали все намеченные галсы и закончили обследование района. Было немало тревожных минут и часов, но все прошло благополучно, ни один прибор не отказал. Горбатенко и Кошелкин нанесли на карты глубины, сняли кальку, сделали несколько фотокопий и вместе с картами закрыли их в сейф. Океанологи заполнили но два журнала, но оставили их при себе. И только ихтиолог был не вполне удовлетворен своими наблюдениями: на его долю их досталось мало, потому что лодка все время находилась подо льдом.
- Ничего, вот придем на полюс, там и порыбачим, - утешал его Пашков.
А лодка и в самом деле уже повернула к полюсу. Горбатенко торжественно доложил:
- Курс ноль градусов! Идем прямо по меридиану на земную ось.
- Смотри, штурман, как бы нам не погнуть эту ось, а то перестанет земной шарик вертеться.
- Ничего, наши механики ее быстро выпрямят, смажут и будет наша матушка-Земля еще миллиарды лет за милую душу вертеться, - весело отозвался штурман и, склонившись над картой, замурлыкал:
Где-то на белом свете,
Там, где всегда мороз,
Трутся спиной медведи
О земную ось...
Перья эхоледомеров вычерчивали причудливые башенки и острые пики нижней кромки сплошного льда. Теперь эти пики уже не казались грозными, наверное потому, что до них было более ста метров. И дно океана, хотя и не было идеально ровным, но тоже не представляло пока опасности - под килем было около трех тысяч метров.
К Стрешневу подошел Гречихин.
- Разрешите провести учения по борьбе за живучесть корабля?
Разрешив механику провести учения, Стрешнев сказал старпому:
- Заступайте, Петр Григорьевич, а я пойду наверстывать упущенное. Если ничего непредвиденного не случится, поднимете меня через четыре часа.
За последнюю неделю, как это установлено по записям в вахтенном журнале, он в общей сложности проспал двадцать два часа одиннадцать минут, что в среднем составило по три часа десять минут в сутки. Впрочем, все это Осипенко подсчитал уже после того, как Стрешнев ушел к себе в каюту. И старпом не разбудил его ни через четыре часа, ни через пять. Может быть, он не разбудил бы командира и через шесть часов, если бы из жилого отсека не донесся встревоженный голос вахтенного:
- Пробоина в верхней части!
Осипенко тотчас вдавил кнопку сигнала аварийной тревоги.
* * *
Выскочив из каюты, Стрешнев окунулся в густое облако тумана. Справа доносилось шипение.
Аксенов, зажав коленями брус, обеими руками старался удержать его на середине подложенной к подволоку подушки, из-под которой била сильная струя, окутывая Аксенова с ног до головы густым туманом. Кто-то другой держал подушку, а третий забивал кувалдой клин. Вот он крикнул: "Крепче дэржи!" - и Стрешнев по голосу узнал матроса Цхакая. Видимо, всем тут распоряжался именно он.
От каждого удара брус вздрагивал, вероятно, он был уже закреплен прочно, но сверху все сыпался и сыпался густой туман. И Стрешнев понял, что никакой пробоины в подволоке нет. Струя воды снизу под большим давлением ударяет в подволок, рассыпается туманом, создавая впечатление, что пробоина вверху.
Видимо, Цхакая тоже уже догадался об этом, бросил кувалду, и став на четвереньки, начал шарить где-то под ногами. Потом крикнул:
- Центральный! Прошу дать высокое!
Тотчас кольнуло в ушах - в отсек дали высокое давление. Струя воды, бьющая снизу, вытянулась в тонкую нитку и, опадая, покорно свернулась в бухточку. В отсеке сразу стало тихо, и голос Цхакая прозвучал особенно четко:
- Шаров! Заглушки!
Кок матрос Шаров бросился к ящику, в котором хранились аварийные материалы, и вывалил к ногам Цхакая десяток разнокалиберных заглушек. Пока Цхакая подбирал подходящую, струя утихла. Лодка начала всплывать, давление забортной воды упало. Стрешнев заметил стоявшего в стороне Гречихина.
Туман в отсеке еще не рассеялся, Стрешнев, оставаясь пока неузнанным, не вмешивался. Он знал, что пробоины нет, просто Гречихин вывернул пробный краник из кингстона, чтобы потренировать матросов, а заодно и Аксенова. Цхакая действует правильно. Для Аксенова, впервые оказавшегося в такой ситуации и невольно попавшего в подчинение к матросу Цхакая - тоже хороший урок. И для кока Шарова неплохая тренировка.
Внимательно следя за действиями всех троих, Стрешнев оценивающе прислушивался и к командам, поступающим из центрального отсека. Осипенко действовал спокойно и безупречно.
Заглушка уже была поставлена, туман в отсеке начал постепенно рассеиваться, и Цхакая наконец узнал Стрешнева.
- Товарищ командир? Извините, - смущенно сказал он, как будто и в самом деле был в чем-то виноват.
- Молодец, Цхакая! - похвалил Стрешнев. - Ну, теперь действуй дальше, считай, что меня здесь нет.
Цхакая доложил в центральный, что был вырван пробный краник, что поставлена заглушка и можно снимать высокое давление.
- Снимаю! - донеслось из центрального. - Внимательно следите за заглушкой.
- Есть! - ответил Цхакая, готовя аварийный материал на случай, если заглушку вырвет.
Давление в отсеке начало постепенно падать, опять закололо в ушах. Стрешнев зябко поежился, он промок до нитки.