— Соколов, почему Кукушкин опять не вовремя прибывает на подъем флага? — уже спокойным голосом спросил Алексей у старшины Соколова, видя приближающегося матроса Кукушкина.
— Товарищ лейтенант, этот Кукушкин на корабле служит год, а приборку до сих пор делать не научился.
Алексей понимал, что под словом «приборка» подразумевается сложная схема простых ручных работ и матросских взаимоотношений.
— Соколов, это проблемы твоего командира боевой части. Если вы не можете обучить молодого матроса самому простому — приборке, прошу на следующей неделе на открытое партийное собрание. С удовольствием вас с командиром послушаем, — многозначительно предложил секретарь комитета комсомола Соколову, намекая на то, что эту служебную проблему он вынесет на обсуждение тех офицеров, мичманов и матросов, из которых состояла партийная организация корабля. Правда, среди матросов коммунистов было всего-то двое, да и то принятых недавно в кандидаты в члены КПСС. Но этого было бы достаточно для того, чтобы тонкости события дошли до всего экипажа через двадцать минут после окончания собрания. А это имело бы неприятные последствия для командира боевой части старшего лейтенанта Пахомова. Дело в том, что выносить сор из избы никому было не выгодно. К тому же огласка подобных фактов подрывала годами наработанную традицию негласных отношений между старослужащими матросами и командирами боевых частей. Проблему решали своими силами. Старпом же был главным звеном в этой цепочке отношений, поскольку считал, что не на старшинах, а на старослужащих ложится ответственность за порядок в низах.
Конечно, Соколову был ни к чему такой поворот событий из-за какого-то матроса Кукушкина. К тому же может всплыть история о синяке под глазом матроса, которую он с «бычком»[6], старшим лейтенантом Пахомовым, замяли неделю назад. Во время очередной тренировки по приборке в два часа ночи вечно невысыпающийся Кукушкин в полумраке кубрика «ударился» переносицей. Все сошлись на том, что его никто не бил, а Соколова слегка пожурили на комсомольском собрании за нарушение распорядка дня. Коркин не только знал, что это неправда, но и держал в сейфе объяснительную записку матроса Кукушкина, где тот все называл своими именами. Об этой записке знали Пахомов и Соколов, но взять ее у корабельного комсомольца они не могли. Как-никак независимый источник власти. Вот она, система сдержек и противовесов.
Вообще сбор компромата и знание истинной обстановки в коллективе — разные вещи. Шпионаж воспринимается с презрением, а легкий шантаж с психологией интриги вполне допустим. Шантаж интригой витает в воздухе матросских кубриков и офицерской кают-компании. От его результатов зависят очередные воинские звания и десятидневные отпуска на родину. Поэтому-то за полторы минуты разговора Соколов прекрасно понял угрозу, исходящую для него от лейтенанта.
Соколов со страхом вдруг заметил, что Кукушкин до сих пор еще не переоделся в форменку номер три[7]. До подъема флага оставалось пять минут.
— Кукушкин, срочно переодевайся и бегом на шкафут. Опоздаешь — прибью, — грозно сказал Соколов.
Кукушкин успел не только переодеться в форму третьего срока, но и прикрепил к флагштоку[8] новенький военно-морской флаг. Этот положительный факт отметил старпом корабля капитан-лейтенант Постников. Он сегодня исполнял обязанности командира и выходил по палубе шкафута прямо к кормовому флагштоку. Рядом с Кукушкиным, у флагштока, стоял дежурный по кораблю, ожидая старпома.
— Сми-ирно, рав-не-ние на средину! — скомандовал Коркин, когда до старпома оставалось четыре шага. Правильно определить нужное расстояние и вовремя подать команду считалось особым шиком и ценилось в корабельной среде.
— Товарищ капитан-лейтенант, экипаж корабля для подъема военно-морского флага построен, — вальяжно сделав два шага навстречу старпому, доложил Коркин, довольный тем, что наконец-то инцидент с Кукушкиным разрешился самым лучшим образом. К тому же он заметил во взгляде старпома одобрение своих действий, в том числе и отмеренные верно метры.
В это самое время из громкоговорителя послышались удары курантов. Старпом и Коркин синхронно, не опуская правой руки от козырьков черных фуражек, повернулись к Кукушкину левым плечом и замерли. На третий удар курантов дежурный дал команду:
— Флаг поднять!
Он выкрикнул слова команды очень громко, стремясь перекричать треск динамика и усиливающийся порыв осеннего океанского ветра. Трепещущий на ветру флаг медленно пополз к вершине флагштока. Неожиданно он выскочил из рук Кукушкина и начал самостоятельную жизнь. Порывами ветра флаг бросало то вправо, то вверх. Кукушкин никак не мог совладать с вдруг ожившим полутораметровым полотнищем бесценной шерстяной ткани. На белом фоне с узкой голубой полосой гордо смотрела на все происходящее красная звезда с серпом и молотом.