Сначала я старался спрятать глаза, но потом как можно честнее, едва ворочая вялым языком, забожился, простодушно уставившись на Полянкина:
- А как же! В смысле _никому_ и _никогда_. Ей-богу! Что я, дурак? То есть, конечно дурак... Что так вляпался... Но не совсем же?! Никому я о вас не говорил, и что я с этим кейсом тут, тоже ни одна живая душа не знает.
Самое смешное, что все это было чистой правдой. Вот много я в своей жизни разного делал, но выдать того, кто мне персонально доверился, никак не могу. Даже самым близким друзьям. Не могу, и все. Слова поперек горла встают. Единственный, кто слышал от меня кое-что о Полянкине, да и то не конкретно, без координат, а как о курьезе жизни, - это Боцман. Он тоже скопидомистый, и я его однажды поддразнил, рассказав, как люди копить умеют. Что до посланного Пастуху письма, так оно еще не дошло. Значит, и то, что никто не знает о сегодняшнем моем визите, тоже правда.
- Это как же тебя твои дружки одного да с такой ценностью отпустили? не унимался Полянкин.
- Какая ценность, если там бомба? И они ж не отпускали! - Я замялся, как бы стараясь побыстрее придумать убедительное объяснение. На самом-то деле у меня было время версию сочинить заранее. - Я сам! Сам, да. Хотел узнать: нельзя ли как-нибудь так посмотреть, что внутри кейса, чтобы не рвануло? Вдруг там такое, на чем мы еще копеечку ухватим?
- А ты не думал, что за эту "копеечку" тебе шею могут свернуть? вроде бы из сострадания, но больше от желания показать мне мою же глупость спросил Полянкин. - А заодно и мне вместе с тобой и твоей шайкой, понял нет?
- Так мы, может быть, еще ничего не возьмем... - искренне удивился я. - За что ж сворачивать? Но если там бомба, то с того, кто ее всунул, по понятиям можно неплохую компенсацию слупить, верно?
- А что с тебя самого компенсацию со шкурой слупят, об этом ты не подумал? - рассудительно осадил меня хозяин берлоги.
Я чуть не зауважал его за осторожность. Но даже за километр было видно, как ему самому хочется посмотреть: что же там, в кейсе, из-за которого такая суета?
Душевные терзания Полянкина явно были из тех, о которых говорится "хочется и колется". Если он откроет, а там нечто достаточно ценное, то тогда от меня стоит избавиться. Вдруг я все-таки хоть кому-то сболтнул о нем? Хозяева ценности явятся сюда, и тогда дело всей династии Полянкиных пойдет коту под хвост. Но если я о его подвале и на самом деле молчал, то тогда, если Михаил не рискнет открыть кейс, получится, что он глупо отказался от барыша. Решиться при такой скудной информации на риск глупость. А не решиться - для человека его привычек значит отдать себя на съедение дальнейшим сожалениям. Не одна ведь совесть из отряда грызунов - у жадности тоже зубки ого-го. На моих глазах Мишаня из благообразного Михаила Федоровича превращался в махрового Михуилищу.
Полагаю, сейчас он скорбел, что я, знающий его тайну, зажился на свете. Возможно, он давно ждал как раз такого момента, чтобы и от меня избавиться, и выгоду от этого существенную поиметь. Я тоже жалел - о том, что поленился заблаговременно высветить его подноготную. Ох и достанется же мне за это от Пастуха и всего нашего "MX плюс"!
Так мы и терзались, сидя друг против друга. Пока Михуил наконец не определился:
- Ничего пока не обещаю. Надо сначала твой чемоданчик осмотреть. Снаружи. Погоди-ка тут... - И пошел к узкой фанерной дверце, за которую раньше меня еще ни разу не приглашал.
Его возросшее вдруг доверие меня весьма насторожило. Но я чувствовал себя усталым настолько, что хоть спички под веки вставляй. Старею, видать. Уходит выносливость.
Дверца оказалась липовой. За ней скрывалась мощная стальная дверь, как в бомбоубежищах. С хитрыми запорами, которыми хозяин клацал, заслонив их собой. Отворив массивную дверь - так же легко и плавно, как и другие, Полянкин нырнул в проем, исчез на полминуты, а потом позвал:
- Неси сюда свое барахло. Только осторожно - тут у меня тесно...
Отправляясь к нему со своим багажом, я пистолет из куртки забирать не стал, а вот небольшой ножик, таящийся в ножнах чуть выше кисти на левой руке, снял с предохранителя. Это орудие - трофей, который я прихватил на Кипре у одного соотечественника. Он с дружками так хотел заграбастать наши доллары, что отвязаться подобру-поздорову никак не получалось. В конце концов двумя неопознанными покойниками на тамошнем дне стало больше.
Нож невелик, тонок, чтобы не прощупывался сквозь одежду. Отлично сбалансирован для бросков. Ножны особые: когда изогнешь кисть, рукоятка сама соскальзывает в ладонь. Можешь метнуть, а можешь, если не брезгливый или когда уж совсем приперло, и так.
Был у меня и маленький четырехсотграммовый револьвер SW-380 в кобуре на голени, которым я тоже разжился у Дока. Но на этот кольт я особенно не рассчитывал. Благодаря приборам все обыскивающие научились его находить чуть ли не раньше, чем основной ствол в руке. Но раз есть возможность, надо использовать. Авось и выручит когда-нибудь. Хотя бы ослабив внимание обыскивающего.
Подшаркивая, чтобы показать, как вымотался сегодня, я потащился к новым приключениям. За дверью оказался коридор. А из него - ход в следующий отсек. Помещение немалое, но почти все занято верстаком вдоль стен. Только посредине оставалось сравнительно небольшое место для прохода и для вертящегося стула на колесиках.
Голова Полянкин, удобно устроился. Повернулся налево - папки, бумаги, ручки, повернулся направо - компьютер и десятки телеэкранов вокруг него, которые нынче все выключены. Экраны очень меня огорчили. Укрепили подозрение: не мог Михуил Федорович при таком обилии наблюдательных экранов всюду один успевать. И верстаки такие мастерить, и кирпичи укладывать, и штуки хитрые придумывать, да еще и за окрестностями по теликам приглядывать... А раз не мог, значит, имел помощников, которых предусмотрительно от меня скрывал. Я ведь потому на его одиночество рассчитывал, что тогда, в последний раз, очень легко от него ушел. А теперь то ли обстановка тут поменялась, то ли я и тогда чего не понял. Однако теперь разобрался: могли у него тут быть и не только помощники.
С чего это я вообще решил, что у Федора Полянкина был один сынок? И кто меня убедил, что покойный Федор и внуков не дождался? Ничего не имею против больших семей, но в данном случае эти размышления меня вовсе не окрыляли. Нет, надо было мне посоветоваться с Пастухом о Полянкине гораздо раньше, надо. Да только что уж теперь. Одно утешает: если я тут завязну, ребята мое письмо не завтра, так послезавтра получат, разберутся.
Сразу не увидев в отсеке хозяина, я решил было, что он таится у меня за спиной, в какой-нибудь нише. На этот случай с трудом обратился в слух. Что-то и реакция у меня нынче совсем вялая. Но голос Михаила Федоровича раздался издалека. То, что я впереди, в углу, принял за густую тень, оказалось проходом в другую комнату.
- Что ты там топчешься? Тащи все сюда! - По голосу Полянкина я понял, что он уже подготовился там к чему-то и сердится, меня дожидаючись.
Порой я изумительно догадлив. Особенно задним числом. Да делать нечего. Пошел. Просторно тут все-таки: пусть я худощав, да ведь у меня и сумка с подзаряженной глушилкой на отлете, и кейс в руках, и пошатывает; но я нигде ничего не задел, не споткнулся. И чисто - ни пыли, ни грязи на бетонном полу. Большое, видать, семейство у Полянкина, есть кому убираться. В дальней комнате было очень светло. Потолок по всему периметру - в тихо жужжащих лампах дневного света.. Узнаю советское качество. Вдоль стен здесь тоже стол-верстак, но с инженерным уклоном. Паяльники, пассатижи, отвертки, осциллографы, приборчики со стрелочками. А еще большой куб из толстого стекла, внутрь которого засунуты резиновые рукава с перчатками.
- Ставь чемоданчик сюда, - кивнул Полянкин на свободное место по соседству с кубом. - Осторожнее, не задень ничего!
Я расслабился, ибо нападения пока не предчувствовалось, неуклюже поставил сумку на стол и привычно заерничал:
- Не извольте сумлеваться, Михал Федорыч, все будет ништяк! Я и не думал, что у вас тут такое...