Часовой, располагавшийся в выдолбленной в стене нише подземного хода, был защищен мешками с песком со всех сторон. Откуда бы ни совершилось нападение - слева от ведущего к люку в сарае хода, справа ли от броневой двери подземелья, - он успевал подать сигнал тревоги и положить сколько угодно нападающих. А тревога и шум мгновенно превращали казематы Гнома в неприступную крепость. Муха в своем беглом отчете упомянул, сколько там всякого оружия. Оно, вкупе с покровительством спецслужбы, делало казематы и заключенного в них Муху недостижимыми.
Не повезло часовому. Он оказался слишком хорошо защищенным, чтобы можно было рискнуть и попытаться оставить его в живых. Мало того, с часового не сводила окуляра присобаченная на кронштейне над массивной стальной дверью телекамера. Подключившийся к ее кабелю Боцман получил ту же картинку, которая шла на монитор располагавшегося в глубине каземата диспетчера. Скоммутировав провода и отводы от портативной видеокамеры, Боцман несколько минут наблюдал на ее визире за тем, как доблестный часовой несет службу. А нес он ее прямо-таки с неестественной бдительностью. Так напряженно всматриваются и вслушиваются только перепуганные салаги. И то в первые минуты после того, как останутся на посту в одиночестве. А еще так неусыпно несут службу истовые служаки, которые теоретически чутче и бдительнее любого датчика или робота. Теоретически, потому что в жизни такие часовые не встречаются. Нудное и однообразное сидение усыпит кого угодно. Но этот часовой был иным. Нереальным. Он всматривался и вслушивался в пустоту и беззвучие подземного коридора так, будто здесь вот-вот должна была решиться вся его судьба. Так оно и было. Но ведь он не мог об этом знать! Стало быть, понял Боцман, таково в действии то самое, влюбляющее раба в хозяина снадобье, над которым трудился Гном.
"Сволочь, - мысленно обозвал его Боцман. Он уже вылез из щели. Док с предельной осторожностью зажал между бревнами рычаг, опустил их на место и понес комбинированное приспособление из арсенала спасателей Артисту. Боцман в одиночку, не столько слыша, сколько чувствуя соседство растворившихся рядом друзей, всматривался в экран и вслушивался в тишину линии связи. Сволочь ты, Гном. Из-за тебя убивать придется!"
Вот чем плохи истовые служаки: их трудно обмануть или поймать на слабости. Их приходится убивать.
Вот чем страшно время, в которое выпало жить Боцману и его друзьям: плодимые общественными катаклизмами мафиози и отморозки ведут свои войны, втягивая в них всех. А закон суматошно мечется над схватками, как бестолковый из-за двуголовости орел. И клюет он обычно больнее не тех, кого следовало. Чтобы выжить, чтобы спасти друга, и нормальным людям приходится уподобляться тем, кто по ту сторону закона. Невелик выбор: либо спасайся беззаконием, либо погибай.
В леске чуть-чуть, еле заметно, посветлело.
"Первый, я - центральный пост, - раздался не по-ночному четкий голос в подключенном к проводам наушнике Боцмана. - Проверка связи".
"Я - Первый, - ответил откуда-то столь же бдительный голос. - Связь в порядке".
"Второй, - позвал голос с центрального поста. - Проверка связи".
Часовой на экранчике видеокамеры Боцмана машинально поправил фасолину микрофона возле губ и отозвался:
"Я - Второй. Связь в порядке. Непонятные шумы по направлению к люку".
"Понял: непонятные шумы в направлении люка. Второй, как давно эти шумы?"
"Минуты три-четыре".
"Понял. Высылаю патруль".
- Пастух! - позвал Боцман. - К Доку и Артисту идут гости.
- Понял, - ответил командир. - Вы там успели?
- Наши маленькие друзья дома, - с натугой ответил Артист, вылезая из хода и укладывая с помощью Дока бревна на место. - Ждут-с.
Боцман отвел глаза от часового в визире видеокамеры и на своем экранчике увидел, как медленно и бесшумно приотворилась на мгновение массивная дверь. Из-за нее выскользнул невысокий крепыш в светлом чистеньком летнем камуфляже. Он настороженно осмотрелся, убедился, что все безопасно и часовой на месте, потом позвал товарища. Дверь приоткрылась еще раз, вышел второй, и стальная плита за ним опять плотно закрылась.
"Четко службу несут, - подумал Боцман. - Что делает с нашими разгильдяями медицина! Страшно смотреть".
Двое патрулей по стеночке, грамотно подстраховывая друг друга, прошли мимо часового и скрылись за углом.
"Я - Второй. Патруль прошел", - доложил часовой диспетчеру.
- Артист, патрули в брониках, - сообщил Боцман. - ПМы в руках на взводе. Очень аккуратные хлопцы.
- Понял тебя, - отозвался Артист с сожалением. И у него до последней минуты была надежда обойтись без стрельбы.
"Понял, Второй... Что там у вас? Откуда свежая земля? - Встревоженный диспетчер не отключился от связи с часовым, и было слышно то, что он говорил патрулю в рацию: - Какая еще нора?.. Крот? Какие, на хрен, могут быть сейчас кроты? Ты их видишь?.. Уверен, что это они? Февраль же, на хрен. Они спать должны!.. Тепло от ламп? Подтаяло?.. - Голос с центрального поста стал спокойнее. - Ну ладно. Понял. Возвращайтесь".
- Пастух! Они возвращаются, - доложил Боцман и, готовясь, коснулся кончиками пальцев клавиш коммутатора.
- Артист, Док! Готовы? - возникая из мрака рядом с Боцманом, спросил Пастух.
- Так точно, - опять с натугой, теперь оттого, что опять раздвигал и поднимал бревна, отозвался Артист.
- С Богом! - подал сигнал Пастух, берясь обеими руками за рычаг из титанового сплава.
Патрули встали перед камерой наблюдения, закрепленной над дверью.
За массивной сталью чуть слышно клацнул электрозамок.
Боевики вышли из поля зрения камеры и потянули дверь на себя.
Боцман пробежался пальцами по клавишам. Цепь, идущая от телекамеры над дверью в каземат, разомкнулась, и на монитор диспетчера пошла запись с видеокамеры: пустой проход, спокойно, но бдительно несущий в своей норе службу часовой.
А в реальности часовой, машинально проводивший взглядом патрулей, повернулся в ту сторону, откуда они пришли, и увидел, как из-за поворота выскользнули Артист и Док. Его рука, державшая рукоять настороженно взведенного АКМ, сжалась, его губы чуть округлились, набирая воздух для возгласа... Это было последнее движение в его жизни, потому что в тот же момент Пастух налег на рычаг, бревна перед Боцманом приподнялись и разошлись. Тут же в щель просунулся глушитель на стволе его "каштана". Три пули, выпущенные за 0,18 секунды, разворотили часовому кости между виском и ухом. Двое боевиков, бывшие в этот миг по обе стороны порога, услышали вверху шум раздвигаемых бревен. Они подняли головы и начали задирать стволы своих ПМ. Но в них уже стреляли Артист и Док, которым не нужно было больше обращать внимание на часового.
Боевики еще не успели упасть, а Боцман уже спрыгнул вниз и, распахнув дверь, бросился через проходную комнату внутрь, к диспетчерской. Благодаря плану и уточнениям Мухи он ориентировался в подземелье так, точно прослужил тут не один месяц. Внутри все оставалось по-прежнему: сработала психология тюремщиков, которые чисто формально заботятся об обороне, уделяя основное внимание предотвращению побега.
Когда Боцман ворвался на центральный пост, диспетчер, успокоенный благополучно окончившейся проверкой, возился в выдвинутом ящике письменного стола. Он доставал журнал, чтобы записать в отчет о дежурстве известие о преждевременно проснувшихся кротах.
Грохота башмаков Боцмана он почти не слышал из-за больших закрывавших уши наушников. Да и то, что слышал, мог бы принять за шаги возвращавшихся патрулей. Но чутье служаки сработало - когда Боцман миновал порог, диспетчер настороженно повернулся к нему. Ему хватило секунды, чтобы понять, что случилось, и потянуться к пистолету на поясе.