Андрей Ливадный
Автономный режим
Пролог
Для кого-то дождь – просто шум за окном, капли, бегущие по стеклу.
Илья поежился. Спрятаться негде. Осень уже на излете, с деревьев облетела листва, холодный ветер пробирает до костей, вокруг – лишь стылая хмарь непогоды, только вдалеке, за хлещущими по раскисшей земле струями дождя, смутно проглядывает зарево городских огней.
Он с трудом встал. Губы дрожали от холода.
«Туда нельзя. Схватят», – промелькнула мысль.
Он прислонился к морщинистой коре дерева, поднял воротник потрепанной куртки, но одежда промокла, холод лип к телу, было так горько, обидно, беспомощно, что вся прошлая жизнь, с ее небольшими радостями и невзгодами, казалась сейчас доброй сказкой, утраченной навсегда.
Вообще-то, выживать, полагаясь лишь на себя, Илье приходилось постоянно. Родителей он помнил смутно, а когда думал о них, то лишь обрывочные, выцветшие и нечеткие образы появлялись в сознании.
Люди на его коротком жизненном пути попадались разные. В основном – равнодушные, занятые собственными делами, но Илья и не стремился привлечь внимание взрослых: он рос замкнутым, молчаливым, инстинктивно сторонился суеты обжитых кварталов города, и только теперь, оставшись совершенно один, мальчик впервые почувствовал глухую, гложущую изнутри тоску.
Та жизнь исчезла навсегда, истаяла миражами знойного лета, а затем ее смыли проливные дожди холодной осени.
После того как город захватили чужие, он опустел, превратился в безжизненный призрак, лишь ночные огни по-прежнему освещали неузнаваемо изменившиеся здания и улицы да сервы из коммунальной службы продолжали трудиться – этим механическим созданиям вообще наплевать на то, что происходит вокруг.
Лето Илья прожил в лесу, питаясь плодами деревьев, ягодами кустарников, особо не бедствуя, но осенью все изменилось к худшему, и вот теперь, когда дыхание приближающейся зимы к утру подергивало лужи коркой ломкого льда, стало совсем невмоготу.
Лес почернел, облетели листья, трава пожухла, запасы, собранные Ильей, уже закончились, а «дом», которым он гордился, не выдержал проливных дождей.
От промозглой сырости и пронизывающего ветра не спасала ни одежда, ни убежище, неумело сооруженное из веток.
Отчаяние окончательно овладело им. Холод сменился неприятным ознобом, затем Илью вдруг бросило в жар, тело обдало липкой испариной.
Наверное, простыл… Нужно выбираться из леса… Но куда идти?..
Вспышечное воспоминание вдруг вырвалось из глубин памяти, подсказало ответ, неожиданно придало сил, ненадолго приглушило гложущее чувство безысходности.
«Фермы! – подумал Илья. – Вот бы попасть туда!..» Летом, убегая из города, он видел, что не все постройки, разбросанные среди полей и перелесков, охвачены пожаром.
«И правда, не все же они сгорели!..» – Надежда, теплящаяся в душе, помогла собраться с силами, одолеть слабость и лихорадочный озноб, сделать первый шаг. Он представлял немногое: крышу над головой, возможность выспаться в сухой постели, найти какую-то еду – предел мечтаний для измученного невзгодами десятилетнего мальчика.
Ноги скользили в грязи. Илья шел медленно. Лес молчаливо расступался перед ним узким пространством старой противопожарной вырубки.
«Фермы. Как же я раньше о них не подумал?!» В прошлом Илью туда не пускали, но он все равно умудрялся пробраться на поля, где выращивали настоящие, не синтезированные продукты. Похожие на людей сервы несколько раз ловили его, но не били – они проявляли вежливую настойчивость, просто выдворяя мальчишку за границы частных владений.
Что такое «частное владение», он не знал, а андроиды на вопрос отвечали слишком мудрено. Илья и половины их слов не понимал.
Жить в городе было намного проще. Заброшенных кварталов – хоть отбавляй, большинство зданий пустовало, но сервы все равно обслуживали их. Обычно в незанятых квартирах все предметы покрывал толстый слой пыли, бытовая техника не работала, но Илья знал секрет: нужно переночевать в пустующем помещении, и к утру обязательно начинал работать синтезатор пищи, а в шипящих накануне кранах появлялась вода.
Он рос, как трава в поле. Никто не занимался его воспитанием, не заботился об осиротевшем мальчишке. Сознание Ильи дремало, круг жизненных интересов ограничивался минимальными ежедневными потребностями в пище, от скуки серого существования он спасался, совершая рискованные вылазки: то поднимался к заоблачным вершинам старых, порядком обветшавших небоскребов, то углублялся в сумеречные недра Цоколя[1], попадая в мир сервов.
Неизвестно, кем бы он стал, как сложилась бы дальнейшая жизнь, но привычный мир исчез одним солнечным летним утром, когда над городом внезапно появились космические корабли иной расы.
1
Цоколь – технический этаж города, фундамент мегаполиса и одновременно – первичное герметичное убежище. Обычно возводился машинами недалеко от места посадки колониального транспорта.