– А еще у меня вуаль, – сказала она то, что он и так видел.
– Фр, – сказала она.
И, дернув углом рта, дунула на вуаль, отчего та приподнялась на мгновение. Стало видно, что Тиффани смеялась. Он взял ее за руку, ввел в дом, и закрыл дверь. Помог снять пальто. Тиффани прошла в большой зал, который Лоринков сделал из трех комнат, отчего дом стал похож то ли на студию, то ли
Прошлась вдоль стены, ведя пальцем. В перчатке, конечно, в перчатке.
– Поедемте со мной в горы, в Румынию, – сказала она.
– Сейчас не сезон, Тиффани, – сказал Лоринков.
– Так это же и чудесно, – сказала она и похлопала в ладони.
– Только представьте себе, мы – одни на весь курорт! – сказала она.
– А какой? – сказал Лоринков.
– Мы найдем что-то, – сказала она.
– Я на машине, – сказала она.
– Все самое необходимое уже там, – сказала она.
– Ящик шампанского, несколько платьев и темные очки, – сказала она.
– Одевайтесь, берите эту свою печатную машинку, если хотите, и поедемте, – сказала она.
– Прямо сейчас? – сказал Лоринков, уже не удивляясь.
– Да, сейчас – сказала она.
Помялась немного, словно что-то забыла.
– Что-то забыла, – сказала она.
– Ах, да, – сказала она.
Сняла шляпку, и расстегнула пуговицу рубашки. Поглядела на него, улыбаясь. Он поглядел на ее лицо, грудь, бедра. Опустил взгляд. Так и не разулась. Лоринкова это лишь забавляло. Но придет час, – знал он, – и это начнет раздражать.
– Придет час и вы станете раздражать меня, – сказал он.
– Придет час и я буду раздражать вас, – сказал он.
– То, что сейчас кажется мне утонченным изыском, станет выглядеть манерничаньем, – сказал он.
– Иногда уже кажется, – сказал он.
Она поставила одну ногу на диван и приподняла юбку. Конечно, это были чулки с подвязками. Тифани положила кисть на подвязку. Тонкие пальцы дрожали, подумал Лоринков. После с раздражением поправил себя – и вовсе не тонкие. Руки у нее были крупноватые. Вот и еще один недостаток, подумал он. И скользнул взглядом по руке вдоль ноги.
– Почему вы так смотрите? – спросила она.
– Стараюсь запомнить, – сказал он.
– Зачем? Я же здесь, – сказала она.
Он подошел. Она положила голову ему на грудь.
– Тиффани, – сказал он шепотом, раздевая ее.
– Что? – шепотом сказала она.
– Научите меня… – сказал он.
– Научите меня жить настоящим, – сказал он.
– Ладно, – сказала она еле слышно.
За окном впервые в этом году осыпались тополя.
ххх
Флаг, купленный по пути, кончился. Так что Лоринков даже уже и не знал, из чего сделать шарф для Тиффани. Несколько раз она останавливала машину и он покупал у неразговорчивых крестьян – уже началась Румыния, – свитера из овечьей шерсти, забивая ими зачем-то машину. Свитера были очень дешевыми, пахли овечьей отарой, и с них сыпалась солома. Один Тиффани надела прямо поверх платья, и ужасно хохотала, увидев себя в зеркало заднего вида. Несколько раз Лоринков садился за руль, но так и не смог толком вести, приходилось снова меняться. Постепенно молдавские тополя сменились румынскими утесами, на дне которых их – Лоринков надеялся, что в отношении них уже можно употреблять слова «их» «нас», – красная машина плыла, как лодка по асфальтовой реке. Вернее, водовороту. Начались серпантины.
Тиффани, не сбавляя скорости, перегнулась и открыла бардачок. Взяла карту. Сверилась. Потом отобрала шампанское и тоже выпила. Вытерла рот – морячкой ухваткой, едва ли не крякнув, – и с очаровательной улыбкой вернула. Лоринков понял, что ему необходимо купить ей моряцкую шапочку. Как для женщина на плакатах Второй Мировой в Америке.
– Что ты сейчас чувствуешь? – спросила она.
– Надежду и страх, – сказал Лоринков.
– Это как? – сказала она.
– Я влюбился, хотя не верил, что смогу еще сделать это, – сказал он
– Это дает мне надежду, – сказал он.
– Но я не уверен, что ты со мной из-за того, что любишь меня, – сказал он.
– Ты эксцентрично играешь, а я пишу книги, это так.. так удачно ложится… – сказал он.
– В сюжет, – сказала она, следя за дорогой.
– В сюжет, – сказал он с облегчением, потому что не услышал в ее голосе недовольства.
– У меня такое впечатление, что ты учишься где-нибудь на модельера и тебе дали задание создать образ Тиффани для коллекции платьев, – сказал он.
– Фото в платье Тиффани, образ Тиффани, завтрак, чтоб его, Тиффани, эскизы нарядов с стиле Тиффани, – сказал он.
– А тут тебе еще и писатель подвернулся, – сказал он.
– Прямо по тексту, – сказал он.
– И это меня пугает, – сказал он.
– Как человека, живущего по тексту, – сказал он.
Тиффани ничего не ответила.
Она просто слегка пожала плечами и промолчала.
Машина, въехав на плато, остановилась. Они вышли, и глянули вниз. От красоты вида у обоих перехватило дыхание.
В окружении гор и сосновых лесов внизу краснело древнее, словно выживший динозавр, озеро. Из труб домиков по его краям не шел дым. Поселок казался вымершим. Так оно и было. Внизу они нашли только смотрителя, давшего им ключ от дома, и магазин, открытый два часа в день. Вечером пришел человек из деревни и включил отопление. Они уснули рано. По утрам Тиффани подолгу лежала в постели, напевая и рисуя, а Лоринков уходил гулять к озеру. Они спали днем, и он даже умудрился написать несколько рассказов. Когда прошло две недели, она спросила его, не хочет ли он остаться еще. Он остался. Потом еще и еще. Они прожили в доме у горного озера всю зиму. Лоринков все больше влюблялся в Тиффани. Некоторые ее привычки раздражали его все больше. Весной она уехала в Италию, продолжать обучение в каком-то модном университете на модельера. Машину она попросила отогнать в Кишинев, а сама вызвала в поселок такси из деревни, и дальше до Бухареста. Оттуда она улетала вечерним рейсом, а такси опоздало, так что прощание вышло скомканным. Как платок, который Тиффни бросила из окна, когда машина тронулась. Лоринков подобрал. Когда он распрямился, такси уже и след простыл, так что он и не успел расстроиться из-за проводов.
Ах, Тиффани, ах, негодница, подумал он ласково. Развернул платок.
На ткани с вензелем «Т» алел отпечаток губ.
Горы оттаивали. По утрам над озером уже не появлялся туман. Птицы щебетали все громче, а как-то к дому выскочили, играя, зайцы Все это значило, что место Тиффани в поселке вот-вот займет весна. Лоринков пробыл в доме в горах еще несколько дней, а потом вдруг засобирался. Уезжая, он вынес из дома печатную машинку и бросил на заднее сидение автомобиля. А все остальные вещи, которыми они обросли за сезон, оставил. Сел на место водителя. Неуверенно поглядел на рычаг. Включил первую скорость. Когда-то он получил права и даже умел водить такие машины, но это было очень, очень давно. Что же, подумал он.
Придется учиться всему заново.
ВТОРАЯ РУКА
– Она такая… красивая, – сказал Первый.
– Чем же она красива? – спросил Второй.
– У нее черные, как смоль, глаза, тонкая длинная шея, грудь выпирает, задком вертит, ножками болтает… – мечтательно сказал Первый.
– Хочешь ее трахнуть? – понимающе спросил Второй.
– Нет, – смутился Первый.
– Ничего такого, – сказал Первый.
– Даже если и хочется, – сказал Второй, – не смущайся ты так…
– Мне доводилось… – признался он.
Мужчины помолчали.
– Что тебе доводилось? – спросил Первый, не отрывая взгляда от утки, о которой они говорили.
– Ну, как что? – сказал Второй.
– Так что? – спросил Первый.
– Трахать утку, – сказал Второй.
– ЧТО?! – спросил Первый.
– Трахать утку, – сказал Второй, – а что в этом такого?
– Черт, – сказал Первый.
– А что здесь такого? – спросил Второй.