21 августа 1990 г. Паланга.
Третий день на Балтийском море. Идут дожди.
Все дорого, погоды нет; скучно от всеобщей обжираловки и безделья.
Ходили в "Музей янтаря". Там я увидел бусы из янтаря вишневого цвета и разговорился со служительницей музея. Сказал, что у моей матери были точно такие, теперь они у сестры. Мать очень дорожила ими, они достались ей по наследству, что ли. Я почему-то считал, что любимые матерью бусы стеклянные. Но звук - если щелкать вишенками друг о друга - они издавали маслянисто-приглушенный, никак не стеклянный. И отблеск у них был матовый. Служительница сказала, что красный янтарь - большая редкость, и потому очень ценен. Приеду - обрадую сестру. Надежда с возрастом стала походить на мать, и бусы эти очень идут ей. Смоляные, как у матери, волосы, карие глаза, красно-вишневые бусы - красиво.
Хозяйка взяла с нас деньги за шесть дней, мы прожили три. Возвращать деньги, как объяснили Ольге, не принято, и мы уезжаем, оставив ей лишние сорок рублей. Ольга вспомнила, когда мы уже ехали в сумерках в поезде и носили чай. Хозяйка...
- Да брось ты, - хмыкнул я. - Хорошо, в принципе, съездили...
- Хорошо, - помолчав, кивнула она. - Черника со сливками мне понравилась. В Каунасе...
- А мне фуникулер, - сказал Максим. - И речка в Вильнюсе. Папа, а тебе что?
- Что мы не ссорились...
Мы и правда, не ссорились.
16 сентября 1990 г. Зеленогорск.
Вернулся из Москвы. Ездил на общее собрание в "Текст".
Прошелся с Ник. Александровым по Москве. Следы надвигающейся разрухи повсюду. В центре столицы - пьяные, проститутки, крысы. Одну видел собственными глазами: бросил недоеденные беляш в урну около ларька, но не попал, и тут же из-за ларька выскочила крыса и подхватила, и стала грызть. Во дворе разрушенного здания рядом с Арбатом писают и какают. Кучи дерьма, грязная бумага, подтирки - и на все это смотрят окна Союза дизайнеров. Табак - по карточкам, в гастрономах на Калининском проспекте - шаром покати.
Коля пишет рассказ за рассказом. Я бы сказал, строчит. Материала у него достаточно - как милицейского, так и нынешнего, когда он ездил корреспондентом по горячим точкам.
Я пишу понемногу свою повесть про превращения Скудникова - 37 страница.
20 сентября 1990г. Дома.
Клен за окном желтеть начинает, и краснеют несколько веток уже. Вчера и сегодня ночью, запоем, до утра, читал в "Круге первом" А. Солженицына. Дочитал к семи утра. Интереснейшая книга. Прочитал за три дня.
18октября 1990г.
Позвонил Миша Веллер и предложил пообедать в Доме журналистов. Пообедали. Говорили. Прошлись по Невскому проспекту, зашли в Гостиный двор Миша присматривал себе вещи для поездки в Милан - едет читать лекции по русской литературе. Купил на Невском блок "Честерфильда". Задумался: "Как ты думаешь, хватит мне на неделю в Италии? - махнул рукой: - Хватит. Денег мало". В Гостином приглядел бритвенные лезвия: "Хватит на неделю? Хватит! Денег мало". И с этой аргументацией - "Денег мало" набил полный портфель покупок. Миша сказал, что у него встреча с психологом, надо ехать на Охту, придется брать такси. Он был в фетровой шляпе, чертовски элегантном макинтоше, а по груди струилось белое шелковое кашне. Встали на Перинной лини, напротив Думы. Поигрывая ключами от машины, подошел первый халтурщик.
- Куда ему ехать? - спрашивает почему-то меня.
- На Охту.
- Пять долларов! - И отошел в сторонку, ждет.
Я передал Мише, понимая, что его не устроит. Миша кивнул, но ничего не сказал - смотрел вдаль с таким видом, словно ждал персональный правительственный "Зил". Элегантно курил "Честерфильд".
Халтурщик исчез. Появился другой. Опять подходит ко мне.
- На Охту? Четыре доллара!
Я шепчу Мише. Он внимательно смотрит вдаль.
Третий попросил три доллара.
- Тсри америкэн доларз? - громко и возмущенно произнес Миша. - Ю ар крейзи? Тсри америкэн долларз? Зэтс райт?
Уточняющий вопрос - "Это правильно?" слушать было некому - халтурщиков, как ветром сдуло, растворились в толпе.
Я остановил пустой интуристовский автобус, и водитель согласился довезти Мишу за рубли по сходной цене. Стоявшие вокруг решили, что именно этот автобус и ждал богатый господин в шляпе и белым кашне.
В одиннадцать вечера позвонил Миша и попросил приютить его на ночь. Приютил. Говорили допоздна. Миша сказал, что писатели, если они хотят дружить, не должны обсуждать произведения друг друга. "Иначе пойдет вот так, - Миша сцепил пальцы рук и похрустел ими, изображая борьбу ладоней. - Лучше говорить о третьих лицах. А еще лучше - о бабах!" Миша угостил меня табаком "Клан", я достал свою вишневую трубку, и мы покурили. Подарил две свои книжицы, которые он выпустил в таллинском представительстве "Текста"; одну из них - "Приключения майора Звягинцева" я тут же спрятал - из-за порнографической обложки. Какое отношения к приключениям майора имеет голая баба, прижавшаяся титьками двенадцатого номера к решетке, разберусь позднее, когда сына дома не будет. "Бабенко думает, что я, писатель, буду издавать в Таллине кого-то, а не себя! - Миша красиво курил трубку. - Зачем мне тогда это представительство? Я писатель, а не издатель".
Утром Миша принял душ, долго скребся, мылся и ушел - элегантный и бодрый.