Хлопает входная дверь парадной. Шаги, удаляющиеся голоса. Уходят. Сорвалось. Что-то им помешало.
Не двигаемся еще минут десять. Прислушиваемся. Плачет во сне Максимка. Ольга на цыпочках идет к нему и успокаивает. Я подбираюсь к дверному глазку и смотрю на лестницу. При тусклом свете лампочки видна только коляска, которую мы оставили после гулянья, чтобы она обсохла, и больше ничего. Прислушиваюсь самым внимательнейшим образом, и мне кажется, что на лестнице кто-то есть. Может, он стоит у окна, вне зоны видимости. Может, присел под дверью, и в глазок его не видать. Скашиваю глаза на замочную скважину. Мне отчетливо видится, как желтенький лучик проникающего через нее света дрожит и временами исчезает. Скрипучий, расхоженный около двери пол не дает мне пошевелиться. Я долго прислушиваюсь и, наконец, после совещания с Ольгой одними губами, решаю погреметь ключами и закрыть дверь на оба замка. Если это милиция, и она еще на лестнице, то звонки продолжатся. Если грабители убегут.
Запираю. Тишина.
Сидим с Ольгой на кухне и строим различные предположения. Я думаю - кто меня вломил милиции? Или это Ольгины знакомые думали, что меня нет дома, и наведались. Ольга клянется, что такого не может быть. Масса предположений. Ольга разнервничалась и съела две котлеты с булкой.
Мне надоедают сомнения, и я выхожу на лестницу. Никого нет. Спускаюсь к двери. Выпал легкий снежок, и около парадного вижу отчетливые отпечатки сапогов.
Встаю в 5-30, беру рукопись, бутерброды, чай и уезжаю на Комендантский аэродром. Прячусь от возможного повторного визита милиции.
К концу дня выясняется, что звонила в нашу дверь Антошкина бабушка, которая решила, что мы забыли на лестнице коляску.
- Женщины, между нами говоря, сволочи, - изрек Коля Лысов. - Они так и ждут момента, чтобы проявить издевательство над человеком. Так и ждут...
10 января 1983г.
В электричке рыбаки с бамбуковыми удочками сидят рядом с лыжниками. Такая в этом году зима. В лесах есть снег, а реки не замерзли.
Рыба клюет лучше, чем летом. Чем ниже температура воды, тем выше в ней содержание кислорода. От этого подвижность рыбы, ее жор - объяснил мне рыбак.
Отдал в "Гатчинскую правду" пять юморесок. Получил гонорар за старое 7 руб.
Шел через Гатчинский парк и вдруг вспомнил, что в детстве отец с матерью называли меня Котенком. Котенок, Котя... Отец называл еще и Дымком. Дым, Дымок.
И так трогательно сделалось от этого воспоминания, словно родительские голоса услышал. Смахнул крупные капли со скамейки, сел и покурил не спеша. Просто захотелось посидеть, подумать. Редко такое бывает. Гонки, гонки, гонки...
11 января 1983г. Коммунар.
Сегодня узнал, что с помощью таракана можно выводить с бумаги шариковую ручку и чернила. Надо свежую надпись присыпать сахарной пудрой и пустить по ней таракана. За ночь таракан аккуратненько сгрызает пудру и след пасты. Еще лучше - предварительно подсыпать сахар в чернила. Решил проверить для расширения писательского кругозора. А вдруг буду писать детектив?
Предложил Лысову принять участие в эксперименте. Коля охотно согласился. Мы погасили на кухне свет и сели в засаду. Включаем свет разбегаются. Штук пять испортили, пока ловили. Нам нужен был не контуженный, а настоящий, с добрым аппетитом таракан. Поймали. Я растер в ложке сахарный песок, приготовил пудру. Коля стерег таракана в спичечном коробке. Мы начиркали своих росписей на обложке тетради и сразу присыпали пудрой.
- Когда впитается, отдуй лишнее, - подсказал Лысов. - А то сверху слизнет, а грызть не захочет.
Мы выкурили по сигарете, и я аккуратно сдул пудру. Коля принес фото-лупу, и мы убедились, что сахарная пудра прилипла к канавкам наших росписей.
Я накрыл тетрадку литровой банкой, и Коля выпустил под нее таракана.
Таракана мы словили хорошего - большого, рыжего, усатого. Он стал бегать по стенкам банки, доползать до крыши и падать с сухим шлепком вниз.
- Убьется! - испугался Коля.
- Не убьется, - сказал я. - У них спина из хитина - пружинит. Что-то он пасту игнорирует. Видишь?
- Вижу, - сказал Коля. - Ты его не помял случайно?
- Ты же видел - брал аккуратно, - обиделся я. - Дуркует что-то.
- Смущается кушать в неволе, - вздохнул Лысов. - Пусть очухается.
Мы накрыли банку полотенцем и тихонько попили чаю.
Когда Коля сдернул полотенце, таракан, как мотоциклист в цирке, погнал по стенке банки и сверзился на бумагу. Что этот паразит делал до этого, мы не видели.
Коля приложил к банке лупу и долго разглядывал наши росписи.
- Следов подъеда не вижу, - доложил он.
Мы решили оставить таракана на ночь. Проголодается - начнет жрать. Голод не тетка.
Я очертил по горлышку банки круг и написал Сашке записку: "Саня! Таракана и банку не трогай. Банку с места не сдвигай - проводим эксперимент! Дима, Коля. 11.01.83."
Санька должен приехать утром из Рощино.
Мне завтра на дежурство. Ложусь читать и спать.
12 января 1983г.
Дежурю в ОТХ. Гололед.
Разбрасывал песок у ворот - боролся со скользкостью. ( Бросать песок надо с широким замахом, прижимая лопату к земле - так дальше и равномернее разлетается.) Потом ругался с Сашкой-начальником. Сначала он меня ругал, потом мы вместе ругались.
В результате Сашка зарубил мой хитрый график по двенадцать часов, когда я принес его подписывать. Заставил переделать, как есть. Теперь дома не заночуешь.
В.А. Харин, герой-летчик, участник событий в Венгрии 1956 года, рассказывал со слов начальника пограничной заставы ст. Чоп:
При осмотре багажа генерал-полковника пытались изъять 40 кг кофе. Генерал-полковник запротестовал, стал грозить, ругаться, а потом, решив припугнуть несговорчивых погранцов, потребовал соединить его с маршалом Жуковым. Капитан по оперативной пограничной связи соединяется с Жуковым, докладывает обстановку и ситуацию.
- Пропустите полковника, - распоряжается Жуков и вешает трубку.
Так генерал-полковник стал полковником.
Если это и байка, то весьма жизненная, похожая на правду.
Харин пообещал рассказать мне под бутылку кое-какие подробности Венгерского мятежа 1956 года. Он работает у нас в техотделе. Вкратце сказал, что бомбил вход дворца, в котором засела оппозиция во главе с Имре Надем бомбы падали точно у крыльца. Бомбили с пикированием - так точнее.
14 января 1983г.
Вчера приходил прораб Горячкин бить проводника Лысова.
Лысов был на Совете отряда, и я успокаивал Горячкина. Говорил, что он хороший парень и не следует искать на свою задницу приключений. Горячкин был пьян. Грозил зарезать Лысова за то, что тот пообещал отпустить его домой, но обещание не выполнил.
- Проводник хренов! - возмущался Горячкин. - Меня - прораба, не отпускает!
Он потерял очки и с трудом узнавал меня. Натыкался на вещи. Горячкина ждала дома семья - день рождения дочки. Он чуть не плакал от обиды. Уже и плечи затряслись, но сдержался.
- Ты, главное, не суйся, - всхлипнул он. - А то и тебе под горячую руку попадет. Без очков могу ошибиться.
Перспектива схлопотать от двухметрового мужика битку, да еще по ошибке, меня настораживала. Я послал Саньку предупредить Колю, чтоб в квартиру он пока не совался.
Потом напоил Горячкина чаем и выпроводил.
Он приходил еще несколько раз, ждал Колю и наставлял меня: "Ты нормальный мужик! Ты, главное, не суйся!"
Коля пожаловался отрядному, и Горячкина увели на собеседование.
Ночью он еще несколько раз скребся в нашу дверь. Но мы не открыли. Сказали - спим.
Коля ночевал в другом отряде, у друга-железнодорожника.
Все, кончилась моя просторная тетрадь в вишневом коленкоре. Писал в нее восемь месяцев.
Большая амбарная книга. Гатчинское Объединенное транспортное хозяйство.