14 февраля 1983г.
Пишу. Написал "Свистунов и Охлябьев", "Дипломатию" и переделал "Как поступить в театральный". Все машины в гараже, ворота заперты, пески на улице.
Заглянул на огонек дядя Вася - сторож с домостроительного комбината, дежурит по соседству, за бетонным забором. Ему 75 лет. Румяные налитые щечки, не курит, играет на пианино, балалайке, гитаре, мандолине, аккордеоне и трубе. Дома у него полный набор инструментов.
Во время войны летал на бомбардировщиках ТБ-3. Майор в отставке. Сильные густые волосы с сединой, детское выражение лица. Глуховат. Садится на топчан, просит сделать погромче телевизор. Ноги не достают до пола. Я пишу. Он деликатно молчит. Иногда покашливает.
- Дядя Вася, хотите водки? - Я вспоминаю, что шофера оставили мне треть бутылки "Русской".
- Не откажусь. А ты будешь?
- Нет, мне работать надо. - Я наливаю ему в стакан, протягиваю. - Из закуски только хлеб с солью. Дать?
Дядя Вася пьет, крякает, нюхает хлеб. Быстро пьянеет. Рассказывает, что уходя на войну, сказал жене, чтобы она его не ждала - он к ней не вернется. У него было трое маленьких сыновей.
- Гуляла, как хотела. Я ночью с полетов возвращаюсь, а ее еще с танцев нету. Курсанты молодые мне в глаза смотрят и улыбаются. Я тогда инструктором был. Я так ей и сказал: убьют меня, не убьют - все равно к тебе не вернусь. А сейчас сыновья уже взрослые, письма мне пишут...
Что сейчас с его бывшей женой - спросить не решился.
Младший сын его - Сашка, работает у нас водителем на панелевозе.
В 1929 году Сергей Миронович Киров пожал моему отцу руку.
Бате тогда было двадцать пять лет, и он был командирован в Закавказье доставить эшелон с фруктами для детских домов Ленинграда. Отец привез эшелон и несколько корзин для Кирова с запиской от кавказского друга, который грозился расстрелять отца на месте, если тот не прицепит еще один вагон с подарками для Серго. Батя кликнул стрелков, которые стояли у дверей штабного вагона, и расстрел не состоялся - сошлись на нескольких корзинах и бурдюке вина. Вот с этими дарами, которые остались в пролетке, мой будущий отец и прибыл в Смольный. Вход тогда был свободный.
Киров прочитал с улыбкой записку, попросил принести чаю, вынул из стола пачку театральных билетов и дал отцу два - ему и супруге. Пожал руку. Батя спросил, куда сгружать подарки. "Дети есть? - спросил Киров. Батя кивнул: "Двое". - "Вот и отвези детям. А вино - тебе. Только не упейся. Друзей позови, товарищей". Батя рассказывал, что когда они с матушкой пришли в Мариинку (мать одолжилась у соседки костюмом с шакальим мехом, а отец был в железнодорожном кителе), у них строго спросили перед входом в Царскую ложу, где они взяли билеты. "Киров дал". - "Ах, Сергей Миронович! Пожалуйста, проходите. Сюда, сюда, пожалуйста. Вот ваши места".
Так вот. Отец передал рукопожатие Кирова мне. А Кирова, наверняка, приветствовал рукопожатием Ленин. И таким нехитрым, но символическим способом Ленинское рукопожатие передалось моему сыну... (написать новеллу).
18 февраля 1983.
Писал до часу ночи, а потом играл в снежки. Тепло, липкий снег. Лупил снежками в бетонный забор. Хорошо. На заборе появились неведомые мне созвездия.
Пахнет весной, но еще завьет, еще закружит.
Утром ловил ртом снежинки с черного неба. Крупные и рыхлые в свете прожекторов. От резкого дуновения они разлетаются, как шапка одуванчика.
Вспомнился Володя Козиков, наш вечный кафедральный страдалец и легендарный неудачник. Сделать бы про него рассказ!
Если мне скажут - выбирай: идти с привязанной за спиной бомбой по жердочке над пропастью или ехать с Козиковым в командировку, я не задумываясь отвечу - пойду по жердочке...
Многослойная ложь Козикова. Он врал обстоятельно, с подробностями врал вдохновенно!
Но и у него случались проколы - завирался. Однажды он заврался до того, что у него оказалось три пары родителей. Свои загулы он частенько прикрывал похоронами близких родственников. Однажды, уже перехоронив всех своих дядек и теток, дедов и свояков до седьмого колена, он тяжело выдавил после очередного загула, что хоронил мать. Ему осторожно напомнили, что мать умерла в прошлом году. Козик сказал, что да, конечно, его родная мама умерла в прошлом году, но есть еще и приемная, которая воспитывала его, когда он мальчишкой потерялся во время войны на пароходе. Вот ее он и ездил хоронить по срочной телеграмме. Он даже не успел предупредить никого - взял только электробритву и поехал, боялся, что похоронят без него.
Вскоре еще одна родительская пара потребовала похорон - та, которая воспитывала его в эвакуации, за Уралом. Порфирий Игнатьевич, кажется, и Мария Ивановна. Добрые сельские жители, у них была коза Зойка. Маленький Козиков пил ее молоко. Она его любила. Вовочка Козиков ее пас.
С трудом, закрывая на многое глаза, кафедральное начальство поверило в существование трех пар родителей пьющего аспиранта. Козиков же не преминул воспользоваться открывшимся резервом. Теперь он ездил хоронить сводных и нареченных братьев и сестер, их жен, мужей и племянников. Не отказываться же от ветвей приращенного генеалогического древа, после того, как он захоронил все ветви родного...
Нескончаемые шоферские разговоры в нашем вагончике. Рассказы о своих машинах: кардан, раздатка, поросенок, карбюратор, стремянка... Перемывают косточки, как тещам. Говорят по очереди, слушают уважительно. Если на Востоке считается хорошим тоном расспросить знакомого, как чувствуют себя верблюды, дети и жена, то в гараже первый вопрос о машине: "Как твоя лохматка из породы четырехколесных?"
Гегель - читал. Использовать его рассуждения о философии мужчин!
Иногда в мой вагончик заходят неожиданные люди. Снабженец с портфелем греется и ждет, пока шофер заменит колесо. Без всяких предисловий бодро говорит: "В нашем роду великих людей, кроме меня, считай не было. Ну был, правда, дядя Вася. От собственного величия и умер. Пил так, что все поражались. Изумительно пил. И самое интересное - никто до сих пор не знает, где он брал деньги... Н-да..."
Угощает меня сигаретой.
- Мы думаем, что женщины ничего не понимают! Ха-ха-ха! Они понимают даже то, чего нет. Одна женщина - полководец. Две женщины - уже уже военный совет в Филях!
Натарахтел еще разной смешной чепухи и убежал с портфелем под мышкой.
Рыжий дядька с сиреневыми глазами поклонился зданию гатчинской больницы, когда наш автобус проезжал мимо. И стал рассказывать мне, как ему вырезали мучавшую его грыжу. Содержательный текст.
20 февраля 1983г.
В "Вечерке" за 18.02. вышел мой рассказик "День тяжелый". Аркаша Спичка, сокрушаясь, выбросил большой абзац, который мне очень нравился - с описанием похмельных страданий и лоскутных воспоминаниях о бурно проведенной ночи. "Чудесный абзац, - вздохнул Аркадий, - но не пройдет. Нас не поймут. Не надо"
22 февраля 1983г.
Сегодня прошла амнистия. После отбоя тихо выпили "Киевской ароматной" по этому поводу. Посидели на кухне, поговорили.
Следующий этап - комиссия по УДО. Если она располовинит мой оставшийся срок, то отпустить должны немедленно.
Знающие люди рассуждают так. Кабы твердо знать, что уйдешь по УДО, то амнистию лучше не брать, оставить ее про запас. Она дается государством один раз, и если еще раз загремишь, то второй раз не применят. Но где гарантия, что уйдешь по УДО? Поэтому лучше взять подаренные тебе 6 месяцев свободы и надеяться еще и на УДО. Что мы и делаем.
02 марта 1983г.
Мы семьей отмечали годовщину смерти брата. Ездили на кладбище в Зеленогорск. Собирались на 2-й Советской. И - прозевал комиссию по УДО.
Отстегнулись трое из Совета общежития, несколько человек из советов отряда.
Все нервничают, на взводе. Кто ждет комиссию по амнистии, кто по УДО. Кто обе сразу. Стоят кучками, негромко переговариваются.
Наш Коля прошел вчера амнистию и загудел в одиночку по этой причине. Ночью долго шептался с Сашкой, сидя у его кровати. Иногда полезно послушать, о чем шепчутся. Но много вредно - возненавидишь людей.