Перед выходом на улицу М. Наварина спросила дочку: "Как на дворе, тепло?"
И еще она говорила за ужином: "Расизм нужен! Как в природе - тысячи насекомых летают, а не перекрещиваются. Тысячи растений существуют, пыльца с них слетает, а чужой цветок не оплодотворяет... Так и люди должны"
9 сентября 1991г. Гуляю по Парижу. Тепло, солнце. Париж нравится. Я себе в Париже не нравлюсь. Денег немного, и почему-то все хочется купить. Купил сувениры, пленку цветную для фотоаппарата, часы (оказались китайскими) - еще продавщица мне что-то выговорила, когда я попросил запустить их, воды минеральной купил бутылку, музыкантам в вагоне метро дал 3 франка - хорошо пели два парня на английском. Сейчас сижу под витриной магазина игрушек на Итальянском бульваре, курю, пью воду из бутылки и думаю, что делать дальше. Чистота - окурок выкинуть некуда. Но выкинул, растер ботинком до едва заметного табачного пятна, фильтр отдул от себя подальше - если что, это не я сделал.
Пошел и купил с расстройства стереосистему - какой-то "Starring" за 300 франков, без опознавательных знаков, но инструкция на английском, французском и немецком. И пистолет игрушечный, но как настоящий, испанского производства - за 85 франков. Пропустит ли наша таможня, не знаю. И зубы-страшилки купил за 15 франков - Максиму. С такими зубами и пистолетом можно на большую дорогу выходить. И осталась у меня половина денег - 100 долларов, еще не обмененные.
Теперь еду в метро в свой St-Remy-Les-Chevreuse - если по-русски, то нечто святое, под Козловым городом. 19-30 по местному времени.
Завтра
1. Издательство "Робер Лафон" . Отметить командировку.
2. Позв. Норману Спинраду
3. Лувр
4. Купить Эйфелеву башню
21-00. Поужинал, обошел квартиру Мишеля, сфотографировал кухню. Холодновато от каменных стен, но Елизавета Владимировна сказала, что отопление лучше не включать - могу запутаться, она и сама толком не знает, как им пользоваться. Прямо в коридоре стоит большой полиэтиленовый пакет с темными иконами без окладов - копаться не стал, но шевельнулась досада на культурного друга нашей страны. Включил приемник - "Маяк" почему-то не поймать. Звонил Саше Богданову, переводчику, мило поболтали. Расспрашивал о России, о московских ребятах из "Текста". Во Франции он уже восемь лет. Интересный вышел разговор.
Он посоветовал мне не комплексовать и нажимать на французов, чтобы они меня кормили, поили, снабдили карточкой на "Эрэруэр", телефонной картой и возили, куда я захочу. Прием, одним словом, за их счет.
- Здесь так принято, - сказал Саша. - Иначе ты через три дня без франка в кармане останешься, а в долг здесь не дают. И вообще, тебя не поймут и не оценят. Они только понт понимают.
Я сказал, что живу в квартире Мишеля, в холодильнике стоит молоко, сыр, хрустящие хлебцы, бутылка вина...
- Это все ерунда, - сказал Саша. - Копейки. Ты же за свой счет прилетел, чтобы издать книгу их бабушки-княгини...
- Графини, - поправил я.
-Графиня-княгиня... - какая, на хрен, разница. Этих чертей тут пол-Парижа - голубых князьев. Бабенко тебе командировочные дал? Дорогу оплатил?
- Нет. Все за свой счет. Сказали, чтобы я себе материальную помощь выписал...
- Ну вот! Небось, не с пустыми руками приехал - выпивка, подарки, ложки-матрешки...
Я сказал, что не с пустыми руками. Привез кое-что.
- А они тебе в лучшем случае сувенир подарят. Так что тряси их, пока не поздно. Скажи: "Я, дескать, интересуюсь, кто мне расходы компенсирует? Издательство или ваша семья?" Иначе, тебя не поймут.
Договорились, что он будет сопровождать меня к Норману Спинраду, американскому фантасту, живущему в Париже. Обещал ему сам позвонить и договориться о встрече.
Хорошо поговорили.
Вышел на улицу, прошелся по городку. Подсвеченные витрины, товары диковинные в изобилии. Ни души. Только звук моих шагов. Замок на горе светится. Речушка журчит. Постоял на мостике, покурил.
Думал ли я десять лет назад, в Коммунаре, что окажусь в Париже? Прямо так не думал, но что-то подсказывало: прорвемся...
10.09.91. Вечер. Еду в уютном вагоне "Эрэруэр" в свой Козлов. "Эрэруэр" - метро такое, шпарит почти бесшумно и под землей, и по поверхности. Пишу совершенно спокойно, никакой тряски.
Устал.
Только и было накануне разговоров, что Елизавета Наварина дает прием. Прием! Ах, будет прием! Имейте в виду, Димитрий Николаевич - будет прием. С намеком, что желудок лучше оставить пустым. Вот, думаю, поем на русский манер - первое, второе, третье. Пироги, закуски.
Саша Богданов разъяснил, что прием проводится вечером, и обеда мне все равно не избежать - это у французов святое дело, как молитва у мусульман. Обед часа в два-три. Так что обед мне гарантирован, если я буду в компании со своими русскими французами.
Ну и хрен в нос! После издательства "Робер Лафон", где мы полчаса беседовали с зав. международным отделом мадам Зелин Гиена (об этом отдельно) и подписали договор, меня повезли на русское кладбище (тоже скажу отдельно; сфотографировал могилу В. Некрасова, он лежит подселенцем в чужой могиле), а потом мы заехали в универсам за продуктами для этого самого приема, и там я чуть было не схватил живого омара, который шевелился на глыбе льда, и не сожрал. Так хотелось есть.
Я надеялся: приедем с кладбища, перекусим по русскому обычаю, чайку-кофейку попьем, а вышло, что потащили меня голодного катать тележку в универсам, собирать продукты для приема. Чуть не рухнул в голодный обморок. Может, обед у французов и святое дело, но мне его не предложили.
Зато Елизавета Владимировна предложила мне в универсаме попробовать бесплатный сыр, настроганный тоньше лапши. И сама попробовала.
Вин - сортов пятьдесят. Бери любое, никакой очереди. Она все заглядывала в список и выбирала. Надо было взять какое-то особенное вино не дороже определенной суммы. Потом шевелила губами и отламывала от грозди количество бананов по числу гостей. Перебрала горку ананасов - взяла два маленьких. Выбрала несколько сырков в золотой бумажке размером с грецкий орех. Холодного копчения колбасу, уже тонко нарезанную и упакованную в пленку, взяла граммов сто. Я вертел головой в поисках еще какого-нибудь бесплатного сыра или ветчины.
Про остальное изобилие не говорю - это надо видеть.
И грустными показались наши добывания продуктов накануне тех дней, когда мы приглашали Мишеля на обеды. Ольга жарила рыночных кур, творила салаты, я добывал икру, выменивал колбасу и коньяк на дефицитные книги...
Притащили мы домой все эти колбасы-ветчины, ананасы-бананы, и только воды попили: "Часов в шесть будет прием. Прием будет. Виталий Каневский будет - кинорежиссер, моя сестра Елена, бабушка, еще кое-кто..." А где же обед, предреченный Богдановым, думаю. Черта лысого, а не обед. Воды из холодильника попили - и хватит.
И меня как-то ненавязчиво, между прочим, спросили, какие у меня планы до шести вечера? Вы, Димитрий Николаевич, если хотите, можете прогуляться по Парижу, мы вас не задерживаем. Да, говорю, конечно, стремлюсь погулять по Парижу, пройтись, так сказать, по французской столице.
И пошел. Влетел в ближайшую булочную, купил длинный батон за шесть франков, бутылку воды, сел в скверике и - хрясь! - сглотал его. На приеме, думаю, свое возьму - съем всех ихних лягушек с крокодилами и омарами. И запью "Мадам клико" 1869 года разлива. Если выставят.
Гулял, гулял и пришел к Навариным, на полчаса опоздав.
Ну, думаю, все готово - стол ломится, меня ждут, слюнки пускают. Хрен в нос! Гостей нет, на столе только свечи стоят (Н 0,5 м). И никаких перспектив. Перспективы, конечно, есть, но весьма далекие: гости по разным причинам будут через час. Елизавета Наварина привела меня на кухню, дала воды из холодильника: "Вам с газом или без?" - "С газом", - говорю.
- Вот, - говорит - это блюдо рататуй, скоро будем его есть. - Сняла крышку с кастрюли, дала посмотреть и понюхать: баклажаны, томаты, кабачки, лук, морковка, еще что-то - пахнет вкусно, но на донышке. И собирается ехать на машине за маман. Отлично, думаю, сейчас уедет, а я хлеба кусок урву, рататуй ихний втихаря испробую.