Значит, не думал мужик сбегать, просто хотелось ему погулять.
— Ого. Может, у него самый счастливый день был за последние годы.
— Вот-вот.
Оля докурила, подмигнула мне и направилась обратно в корпус. Она была молодец, перешагнула через свою гордость и померила нас. Показала, что мы снова можем быть друзьями, которым любопытно посплетничать о других отделениях. Мне думалось, что Оля могла услышать эту историю еще месяц назад, и вот теперь нашла повод поболтать со мной на отвлеченную тему.
Жалко, конечно, мужика стало, но, может быть, он не так часто был способен на подобные вылазки. Просветление, а потом снова с комфортом сидеть на своей кровати и по расписанию принимать пищу.
Наутро после смены я пошел в отдел кадров, мы там долго болтали, как все устроить, но в итоге меня перевели со следующего месяца на полставки. Не мог я уже оставить эти стены, не оторвав от себя кусочек сердца. Но и, конечно, отдавать интернату свою жизнь полностью я тоже не мог. Пока учусь, поработаю так, а что будет потом, еще рано думать. Появлялись у меня всякие мысли о волонтерах, которых я мог бы сюда привлечь, хорошее же дело, врачи должны одобрить. Но это были лишь наброски, не цель, пока даже не призрачная.
Расчеты графиков работы немного отвлекли меня, но, стоило мне переступить порог интерната, и вот, усмешка Марата снова передо мной. Он прилетал сегодня, вечером я должен был зайти к нему. Он уже писал мне, как только у него появилась связь. Но мы лишь обсудили организационные вопросы нашей встречи, про девушку он ничего не успел спросить. Я снова впал в такое отчаяние, что хотел бежать обратно в интернат и на коленях умолять Олю притвориться моей девушкой на день. Всего одна встреча, а потом я мог бы сказать, что Оля меня бросила. Она могла бы придумать самую унизительную ситуацию, сказать, что я плачу в постели, или делаю недвусмысленные намеки ее бабушке, любой каприз. Я даже развернулся и сделал пару шагов в сторону интерната, но смог взять себя в руки.
Женя, собери всю свою гордость и прими поражение с мужеством, как настоящий самурай.
А потом сделай сэппуку, чтобы не видеть усмешку Марата.
Когда я только дошел до дома, на экране телефона появилось жуткое сообщение: «В Москве». Мои пальцы окостенели, я не мог пошевелить ни мускулом, пока не увидел следующую СМС-ку.
«Приеду из аэропорта, немного разберусь и напишу тебе».
О сне не могло быть уже и речи. Я ходил бешеный по квартире, посматривал то на асфальт под окнами восьмого этажа, то на бельевую веревку. Мама все приговаривала:
— Как же рад, как же ты рад приезду Марата.
А потом:
— Такие чудеса повидал. Обязательно покажи мне фотографии песцов и вулканов!
Чтобы как-то отвлечь себя, я попробовал порисовать. Набросал скетч Горацио в ужасе и кинул его Аркаше и Сереже. Скоро готовилась к публикации статья Аркаши про интернат, основанная на моих рассказах, истории, значит, очередного странного друга, но для нее я нарисую что-нибудь более нежное. А вот Сережа, окончательно разочарованный в людях, писал статью про экологию. Может быть, Горацио в ужасе мог ему подойти.
Рисование заставило меня сидеть на месте, но не успокоило. Я вдруг подумал: пока Титаник плывет, можно делать все, что угодно, ведь скоро его все равно ждет айсберг. Если погибать, то по всем фронтам, я решил отправиться к Тане за раскрасками. Хотя она могла и стать моей временной тихой гаванью, перед тем как я опущусь в пучины стыда.
Я договорился с ней и побежал к ее дому. С минуты на минуту мог написать Марат, мне нужно было успеть. Я ничего не ожидал от этой встречи, но в свой самый ужасный час человек может идти на невероятно смелые поступки, может быть, в любой другой раз я бы не встретился с ней.
Мой ангел с выбритым затылком открыл мне дверь. Свет освещал ее голые плечи, пересекаемые синими лямками топа — ручьи, стекающие прямо со звезд и питающие моря. Пакет с раскрасками уже был у нее в руках.
— Тут некоторые чуточку раскрашены, не знаю, подойдут ли, но я на всякий случай положила, — она волновалась, боялась что-то дурное отдать в интернат. Жаль, её нервозность была не из-за меня.
Я убедил ее, что это ничего страшного, вывел ее на ностальгию по нашему детству, вспомнив, как я разрисовал мелом весь двор, но она отвечала мне не очень охотно. Какое-то у нее препятствие было, и вряд ли это ревность Аркадия. Может, обижалась на меня.