число которых не упомню, член, два яичка, пара ягодиц, два бедра, две ноги и две ступни, знаю, что во мне есть желудок, сердце, толстая и тонкая кишки, печень, дыхательное горло, кровь, горло, язык, голосовые связки и два уха, я не знаю, сколько у меня мышц, сколько весят мои кости, сколько у меня нейронов и с какой скоростью они обновляются, не знаю объем своей крови, я не видел ни одного из своих внутренних органов, а некоторые части своего тела видел только при помощи зеркала, я не видел некоторые части своего тела даже при помощи зеркала, хотя не берусь сказать, какие именно. На улице я иду следом за ненормальными. Я не анархист. Не коммунист. Не социалист. Не правый. Я демократ. Я признаю важность охраны окружающей среды. На всех выборах я голосовал за экологов. Вплоть до четырнадцати лет я проводил изрядную часть своих уик-эндов на даче, где, думается мне задним числом, сильно скучал, но тогда об этом не догадывался. В поэзии я не люблю работу над языком, я люблю факты и идеи. Меня больше привлекают нейтральность и анонимность обыденного языка, чем потуги поэтов создать свой собственный язык, самой что ни на есть прекрасной непоэтической поэзией мне представляется простой перечень фактов. Я часто пользуюсь словом «часто». Когда я пишу, я часто пользуюсь словом «очень», но зачастую, перечитывая текст, вычеркиваю его. Я грежу о белом письме, но оно не существует. Я не знаю, сколько я знаю слов. Мне любопытно, не забываю ли я с возрастом слова и, поскольку выучиваю их сейчас меньше, чем в прошлом, не означает ли это, что число используемых мною слов убывает. Я часто боюсь разочаровать своих собеседников. Мне не по себе, когда я должен говорить на публике о чем-либо, кроме самого себя. По поводу самого себя я неистощим. Поскольку я люблю слушать, когда другие говорят о себе, я без зазрения совести говорю о самом себе. Я задаю много вопросов о частной жизни своих собеседников, особенно если с ними незнаком. Я предпочитаю, чтобы мне рассказали о выставке, а не видеть ее собственными глазами. Я не лгу. Я верю, что уже не верю в Бога, но время от времени, по вечерам, задумываюсь, действительно ли уже в него не верю. Я уже не помню, в каком возрасте начал верить в Бога. Судя по всему, до четырнадцати лет я верил в Бога из подражания, между четырнадцатью и двадцатью одним был истинно верующим, а затем постепенно начал утрачивать веру, пока однажды не заметил, что больше не верю. Когда я в него верил, я представлял себе Бога как величественного старца в белой хламиде и с белой бородой, он виделся мне с низкой точки зрения, как на фреске. Я не люблю профессиональные встречи, на которых приходится демонстрировать свою работу людям, принимающим меня скорее из вежливости, чем по желанию, особенно когда они слишком быстро пролистывают мои фотографические книги, что же касается профессиональных встреч, проходящих должным образом, они не всегда доставляют мне удовольствие, особенно если приводят к заказу, в который я, хоть и изображаю энтузиазм, не слишком верю. Когда я хорошо сплю, я обдумываю такой проект: провести несколько дней без сна, чтобы жить с ощущением, будто пребываешь под воздействием естественного наркотика. Когда я плохо сплю, я обдумываю такой проект: проспать сорок восемь часов подряд, чтобы жить дальше с ощущением, будто пребываешь под воздействием естественного наркотика. За границей еда может представлять проблему, меню совершенно невразумительны, я зачастую выбираю блюда случайным образом и обычно бываю приятно удивлен, хотя — или потому что — природа блюд непредсказуема, а порядок противоестественен. Меня в равной степени затрагивают как хорошие, так и плохие новости, плохая новость вполне может обернуться хорошей, по-настоящему плохая новость была бы в том, что никаких новостей нет. На улице я посмотрел, который час, держа в левой руке банку кока-колы, она пролилась мне на брюки, по счастью никто этого не заметил, я об этом никогда не рассказывал. Я не читал Платона, но читал множество статей, в которых на него ссылаются, так что у меня сложилось обманчивое впечатление, будто я его знаю, как те книги, которые давным-давно приобрел, но так ни разу и не открыл. Чтобы себя не выдать, я воздерживаюсь цитировать Платона в разговоре. Я нахожу рискованным ссылаться на мысль автора, которого знаю только частично, но ни одного не знаю полностью. Гроза возбуждает меня как враг. Я могу без неприятных ощущений выпить три больших чашки американо, но не более одного французского эспрессо и ни одного эспрессо итальянского. За границей помочиться и испражниться представляет проблему, но не более чем когда я не у себя дома в своей родной стране. Я не водил грузовики, самолеты, вертолеты или ракеты, я вожу автомобили, мотоциклы с любым количеством цилиндров, катера и велосипеды. Я умею кататься на горных лыжах, на водных, на скейтборде, на роликовых коньках, на виндсерфе, но профан в серфинге и сноуборде. Если кто-то говорит «месье Поль», а не «Поль», мне нужно превозмочь себя, чтобы продолжить разговаривать с ним, внутренне не насмехаясь и не упрекая себя за это. Я не ношу водолазок, они натирают мне шею. Я избегаю пуловеров из тонкой шерсти, они царапают меня, а их запах напоминает о раздражении, которое я испытывал в детстве, когда меня заставляли их носить. Я не люблю натягивать на себя свитер с узким горлом, когда мои волосы еще влажны. Я перестал ходить к парикмахеру в четырнадцать лет из-за запаха лака, поскрипывания пальцев мойщицы о мои смоченные волосы и боли в затылке от контакта с ванночкой в форме сплюснутого полумесяца. Я сам стригу себе волосы, чем удивляю друзей, ибо благодаря опыту практически не делаю промашек. Я видел по телевизору слишком много трупных гримас. Я собираю пригласительные билеты на выставки с целью составить их перечень за двадцать, тридцать лет, но каждые четыре года выбрасываю их за отсутствием места и, чуть погодя, начинаю собирать снова. Мне бы хотелось сохранить все полученные почтовые открытки, но в конце концов раз в несколько лет я их, кроме полученных от самых близких друзей, выбрасываю. Мне любопытно, выбрасывают ли мои друзья посланные им открытки, над которыми я столько трудился. Я готов буквально повторять услышанные фразы или мнения просто потому, что считаю их справедливыми и не вижу смысла подправлять, чтобы приписать себе. Я не уверен, что могу служить образцом для молодежи. Когда мне было десять, я ел сэндвич с ветчиной и вдруг почувствовал запах табака, хотя никто рядом не курил, к запаху добавился едкий привкус во рту, в багете оказался окурок коричневой сигареты, я как раз в него вгрызся. В отличие от приятеля одного моего приятеля я не натыкался в творожном сырке на головастика. Когда зимой ни одно облачко не затмевает яркое солнце и холодный свет отбрасывает четкие тени, я готов фотографировать все что угодно и кого угодно. В общественных туалетах я спускаю воду, обернув пальцы туалетной бумагой, расстилаю бумагу, прежде чем усесться на стульчак, мою руки перед тем как выйти, а иногда и при входе. Мне не приходилось дожидаться поезда или самолета, который так и не прибыл, а вот людям да. Маловероятно, что я подружусь с тем, кто не пришел, не предупредив, на встречу. Я не ухаживаю за капризными женщинами. Чтобы успокоиться, я, потерявшись за границей в чужом городе, иду в супермаркет, это привычное место, хотя, если присмотреться внимательнее, ни один продукт не похож полностью на знакомые, я, например, моту совсем растеряться у полок с йогуртом. Меня привлекают женщины, щедрые на время, на улыбки, на разговоры, на аффектацию и на физическое желание. Я предпочитаю быть у вершины горы, а не у подножия. Я спускаюсь по лестнице со ступеньки на ступеньку, а поднимаюсь через одну. Я ходил на рыбалку меньше пяти раз и ни разу с пятнадцати лет. Я стрелял из карабина по фазану и убил его. Стрелял из карабина по дрозду и промахнулся. Оборвал крылышки примерно трем десяткам мух и лишил задних ног примерно столько же кузнечиков. На липе в Босе я передавил сотню муравьев-солдат. Я затоптал ногами целый муравейник. Я глубоко любил собаку, которую моим родителям пришлось усыпить, потому что она взбесилась, так я в первый раз столкнулся со смертью. Я сидел снаружи в кафе на улице неподалеку от Бастилии, рюкзак, в котором находилась моя роскошная фотокамера, висел на стуле со стороны проезжей части, какой-то подросток схватил рюкзак и припустил прочь, я сразу это увидел, но у меня ушло несколько секунд, чтобы осознать, что меня обокрали, я вскочил и бросился за ним, когда я понял, что мне его не догнать, я, ни о чем не думая, закричал: «Держи вора, держи вора!», он тут же бросил рюкзак. Не помню, плакал ли я, когда вернулся из лыжного лагеря и родители сообщили, что, пока меня не было, умерла Вертушка, мой хомячок. На тринадцать лет отец подарил мне карабин