в нем. В декоративном плане я не люблю оранжевый, желтый, зеленый, фиолетовый и синий, в моем вкусе серый, каштановый и красный. Когда я путешествую по стране, где мой мобильный телефон не работает, у меня уходит два дня на то, чтобы привыкнуть к его отсутствию. Когда я путешествую по стране, где мой мобильный телефон не работает, я должен носить на руке часы, чтобы знать, который сейчас час, у меня уходит два дня на то, чтобы к этому привыкнуть, так как я не ношу часы с тех пор, как завел мобильный телефон. Когда я возвращаюсь из долгого путешествия по стране, где мой мобильный телефон не работал, у меня уходит всего несколько минут, чтобы снова к нему привыкнуть. Я редко знаком с внутренней политикой тех стран, по которым путешествую. Я знаком только с внутренней политикой своей страны. Я не имею ни малейшего представления о внешней политике большинства стран — за вычетом Соединенных Штатов, Великобритании и Франции. Я знаю имена пяти-шести нынешних президентов или премьер-министров зарубежных стран. Если бы я изобразил мир по памяти, интересно, сколько стран я бы забыл. Не люблю, чтобы мне что-то навязывали, но тем не менее не представляю себе, что мог бы носить какое-то другое имя. Я скорее расположу на карте американские штаты, чем африканские страны. Я занимался любовью примерно с полусотней женщин, интересно, много это или мало. Я любил шестерых женщин, четырем из них об этом сказал. Мне случалось жульничать на школьных экзаменах. Однажды я сходил в ночной клуб гомосексуалов и с неподдельным любопытством обошел его задние комнаты. Я хожу в бассейн в своем квартале, я не хожу в бассейн, когда меня нет в городе. Мне досталось в наследство много мебели, которую я не стал хранить, а продал, я купил себе диван и как-то вечером забрал с Яном Тома школьные стулья из Сите интернасьональ, один стол я сделал сам, другой купил, третий подобрал на улице, я сменил кровать на постеленный на пол матрас. Из предметов, доставшихся мне от родителей, я оставил несколько семейных портретов, картины, череп, чучела животных, скульптуры, деревянную колонну, охотничье ружье, столовую посуду, бокалы и рюмки, столовое серебро и несколько безделушек, я не держу их в доме, по большей части они хранятся в подвале, мне бы их недоставало только в том случае, если бы я знал, что они мне больше не принадлежат. Спустя годы я могу вспомнить лицо встреченного однажды человека, и это способно привести меня в замешательство, если он помнит обо мне еще меньше, чем я о нем. Бывает, я несколько раз задаю кому-то один и тот же вопрос, если ответ не вызвал у меня достаточного интереса, чтобы я о нем помнил; в тот момент, когда я слышу ответ, я вспоминаю, что этот вопрос уже задавал. Молчание по телефону меня угнетает. Хочу, чтобы у меня на могиле выбили эпитафию: «До встречи». В последний раз я учил что-то наизусть для съемки фильма, а перед этим видео, но до того не учил ничего со времен коллежа. Мне хуже пишется, когда я сижу за круглым столом, тогда мои локти висят в пустоте, чем за прямоугольным, в котором я обретаю опору. На протяжении двух лет я писал круглые картины и нигде их не выставлял, вскоре я забросил живопись, с тех пор при взгляде на круглые картины мне становится грустно. Я не делаю семейных фотографий, хотя и люблю разглядывать альбомы, составленные матерью, когда я был маленьким. Я не покупаю тетрадей на спирали, потому что в них трудно писать на левой странице, особенно когда рука приближается к металлу. Когда я был маленьким, я как-то болтал ложкой в йогурте, пока не забрызгал им все стены, бабушка, всегда такая добрая, влепила мне подзатыльник, чем меня совершенно ошеломила. Когда я был маленьким, мать иногда называла меня Эдуаром-дубенцом, потому что я целыми днями бродил по сельской округе, вооружившись палкой, позднее, когда я стал сорванцом, она называла меня мерзавцем, а затем просто засранцем. Мне лучше пишется вечером, чем днем, до тех пор пока я внезапно не понимаю, что все кончено, усталость победила, тогда я выключаю компьютер и ложусь спать. Я легко схожусь с женщинами, с мужчинами у меня уходит на это гораздо больше времени. В моих лучших друзьях есть что-то женственное. Я езжу на мотоцикле, но в душе я не байкер. На меня мгновенно находит скука, когда кто-то из мотоциклистов начинает доставать меня по техническим вопросам, касательно мотора, цилиндров, скоростных показателей и ресурсов двигателя. Я прирожденный эгоист, я просто не понимаю, что значит быть альтруистом. У моего брата есть два друга детства, с которыми он познакомился, когда ему было пять лет, в сорок пять он снова встретился с ними в Ницце, где теперь живут все трое. У меня нет друзей детства. Пока я был ребенком, потом подростком, у меня два-три года был один лучший друг, потом другой и так далее, никто не оставался моим лучшим другом дольше четырех лет, долгосрочные друзья появились только к двадцати годам, а к тридцати я сошелся со своими нынешними лучшими друзьями. Я более верен в дружбе, нежели в любви, что не означает, будто я чаще изменял близким женщинам, просто мои отношения с ними длились не так долго, как с друзьями. В каждом друге я ищу брата. Я не нашел друга в своем брате, но, увы, не очень-то усердствовал в поисках. Мой брат был слишком немолод, чтобы мы могли стать друзьями. Мы с братом — как день и ночь, и я, пожалуй, ночь. Я часто думал о том, что воспитание не слишком властно над личностью, ведь мы с братом были воспитаны схожим образом, а двинулись в противоположные стороны. Я действительно люблю своего брата, и это, вполне вероятно, взаимно, я пишу «вероятно», потому что мы никогда об этом не заговаривали. При виде фотографий брата, где он совсем еще маленький, меня неизменно охватывает волнение, я вижу, что у нас с ним одна и та же кожа, те же глаза, те же волосы, но знаю, что эти столь схожие оболочки содержат умы, которые так и не сошлись друг с другом. По вечерам меня способны ободрить несколько легких шагов в квартире надо мною. Я не ем конфет, меня от них мутит. В чужом городе меня неизменно тянет в зоопарк, хотя зоопарки за границей ничуть не экзотичней французских. Для начала я ищу в словаре имен собственных конкретную информацию, кончается же тем, что куда дольше листаю его наугад. В порядке убывания я предпочитаю листать энциклопедию, словарь имен собственных, французско-английский словарь, французско-испанский словарь, французско-латинский словарь. Иногда я без особой цели листаю телефонный справочник. Я читаю краткие изложения фильмов в кинопрограмме, хотя идти на них не собираюсь. Я не читаю телевизионные программы, телевизор смотрю наугад и выясняю, что идет, перескакивая с канала на канал. Я смотрю фильмы по телевизору, заранее не планируя, так что посмотреть весь фильм целиком получается исключительно редко. Я не верю в игровое кино, на меня произвели впечатление всего четыре кинофильма: «Жизнь наизнанку» Алена Жессюа, «Вероятно, дьявол» Робера Брессона, «Мамочка и шлюха» и «Грязная история» Жана Эсташа, какие-то еще фильмы меня развлекли или взволновали, но не вызывали никакого доверия. Я живу с чувством постоянного провала, при том что не запарываю нарочно свои начинания. Я не пользуюсь зонтиком. Я не особенно радуюсь успеху, неудача мне безразлична, но я прихожу в ярость, если при удобном случае ничего не предпринял. Я хожу в кино не учиться, а развлечься. Я не считаю, что кино глупо, просто ничего от него не жду. Я больше верю в литературу, даже второстепенную, чем в кино, даже первоклассное. У меня нет времени рассказывать длинные истории. У меня уходит время на то, чтобы осознать, что некоторые персонажи наводят на меня скуку, как те люди, которые остроумны, но ведут рассказ медленно, со множеством ненужных подробностей, сначала я восхищаюсь точностью их памяти, потом ею пресыщаюсь и в конце концов не моту заставить себя ждать еще четверть часа концовку истории, которую сам мог бы изложить за минуту. Впервые я побывал в Бордо в двадцать пять лет, вернувшись туда в тридцать восемь, Я обнаружил, что в моей памяти ничего не осталось: ни улиц, ни музея, ни кафе, ни реки, ничего. У меня бывают такие периоды, когда я помню абсолютно все, и другие, в которые память мне отказывает, я не моту вспомнить то, что отлично знаю, из памяти исчезает название Вандомской площади или романа Стендаля. Думаю, пальцы на ногах обречены на исчезновение. Мне не по себе на высоком стуле, чтобы не напрягаясь держаться прямо, нужны низкие. Мне удобнее сидеть на жестком стуле, чем на мягком. Я держу свою одежду не в комоде, а на открытых полках, чтобы можно было окинуть ее одним взглядом. Меня дважды обхаживали гомосексуалы, они понимали, что я не из их числа, они ничего от меня не получили. Меня никогда не тянуло к мужчине, а жаль: стиль жизни геев мне отлично подходит. Насколько я знаю, у меня нет детей. От меня забеременела одна женщина, мы решили, что она сделает аборт, это было мучительно и для нее, и для меня, она утверждала, что для нее мучительнее, намекая, что мне этого не понять. Когда я в первый раз занимался любовью с женщиной, для нее это тоже был первый раз, но казалось, что она от природы все знает и умеет. В современном искусстве меня в общем-то тянет к отзывчивым людям, проблема в том, что отзывчивые люди отзывчивы ко всем и каждому, им нравится все, и это уменьшает весомость их мнения. На бульваре Сен-Мишель мне повстречался человек выше остал