(Герман, садясь в кресло) - Простите мне мою маленькую мистификацию, этот звонок подстроил я. Просто хотел быть уверенным, что застану Вас дома. Но, Хан, ведь мы же договорились! Для Вас я не рейхсканцлер. Я пришёл познакомиться с Вами, ведь Вы человек широко известный в узких кругах. Да, размещение наших солдат и офицеров находится в ведении рейхсканцелярии. Естественно, что Ваша просьба об освобождении Ваших владений от этой повинности, была переправлена нам. Мне же, причины, которые Вы изложили, показались совершенно обоснованными.
(Хан) - Да, я волнуюсь за сохранность моей коллекции картин. Нет, нет, не подумайте, что я боюсь нечестности со стороны офицеров вермахта. Но, присутствие большого количества людей может пагубно сказаться на температурном режиме, влажности, освещённости комнат...
(Герман) - Я отлично Вас понимаю! Я и сам ценитель живописи, и страстный коллекционер. А тут Ваша просьба, да и я оказался в Амстердаме по делам министерства. Так всё совпало! Имея такой отличный повод, я не смог отказать себе в удовольствии навестить Вас. И, наверное, помочь.
(Хан) - Герман, я был бы очень признателен, если...
(Герман) - Пустяки! Мы же с Вами люди, понимающие и ценящие искусство. И просто по определению обязаны помогать друг другу. Тем более что Ваша просьба касается культурных ценностей. Мы должны беречь и приумножать культуру нашего общеевропейского дома.
(Хан, осторожно) - Я слышал, что рейхсминистр народного просвещения и пропаганды господин Геббельс имеет иной взгляд на вопросы культуры.
(Герман, смеётся) - Вы о том, что старина Йозеф всякий раз хватается за пистолет при слове 'культура'?
(Хан) - Именно.
(Герман) - А он стреляет от-вра-ти-тельно! Не попадёт. Так что нам с Вами нечего бояться. (Смеются) А если серьёзно, то это, всего лишь, цитата из драмы Ганса Иоста. Йозеф был на премьере спектакля. Там эту фразу и подцепил, что и понятно, с его любовью к экспрессии и парадоксам. Так что с культурой в третьем рейхе всё не так ужасно.
(Хан) - За это стоит выпить. Коньяк? Кальвадос?
(Герман) - У меня сегодня ещё пара встреч, поэтому мне надо быть достаточно трезвым. А с коньяка я трезвею до полной узнаваемости. Так что кальвадос! Признаться, я замёрз в такси.
(Хан, вставая) - Вы брали такси?
(Герман) - Ну, я не могу гонять служебный автомобиль по личной надобности. Это плохой пример для товарищей по партии.
(Хан) - Вот как? Тогда я Вас оставлю на минуту.
Выходит.
(Герман, обращаясь к адъютанту) - Бернд, подайте мне его прошение и бланк постановления.
Фон Браухич достаёт из портфеля нужные бумаги, Геринг пересаживается из кресла к столу. Пишет. Входит Хан. В одной руке бутылка кальвадоса, в другой тарелка с сыром, ставит на стол.
(Герман, не прерываясь) - Простите, Хан, мы тут хозяйничаем. Но это всё для Вашего блага.
(Хан) - Не знаю, Герман, как Вас и благодарить!
Проходит к буфету, достаёт рюмки, ставит на стол, наливает. Фон Браухич взглядом добермана следит за каждым его движением.
(Герман) - А я Вам подскажу (через паузу) позже. - Берёт рюмку, - Прозит!
(Хан) - Прозит!
Пьют. Фон Браухич делает это после всех и только обозначает глоток. У Германа и Хана посуда пустеет.
(Герман) - Прекрасный кальвадос! (красноречиво подвигает рюмку к бутылке) - Жизнь становится терпимой при любой погоде, если добавить в неё глоток хорошего кальвадоса.
(Хан, наливая) - Да, в Нормандии его умеют делать. И если добавить ещё глоток, то жизнь из терпимой превращается в прекрасную.
(Герман) - Совершенно верно. Главное не останавливаться в этом поступательном движении от терпимости к совершенству. Не останавливаться ни перед чем. (Берёт рюмку), Мы обязаны делать эту жизнь лучше. Впрочем, всё к тому и идёт. Вот посмотрите: мы живём с Вами в объединенной Европе. Разве это плохо? Отсутствие границ, таможен, и территориальных претензий - это объективно хорошо. А ввод общей валюты подстегнёт торговлю, экономику. В результате подъём уровня жизни для каждого европейца. Мы и должны быть одним целым - это исторически правильно: так было и во времена древнего Рима, и во времена Священной римской империи германской нации. А деление на государства - это мрачное наследие средневековья. Чумного и безграмотного средневековья. Нас объединяет не только история и территория, но и общеевропейские ценности. Цумволь!
Пьют.
(Герман, закусывая) - Осталось только защитить наш общий дом от варваров с востока, да надавать по рукам заокеанским банкирам, и тогда мы сможем спокойно жить в нашей старушке Европе. Конечно, сейчас германская нация взвалила на себя груз ответственности за наше будущее. Взяла на себя эту обязанность. Поначалу это вызвало некоторые недоразумения. Однако в Европе растёт понимание и поддержка выбранного нами пути. И Ваши соотечественники, Хан, вносят в общее дело свой весомый вклад. Дивизия СС 'Нидерланд', укомплектованная исключительно голландскими добровольцами, воюет на восточном фронте.
Потом, после нашей общей победы, когда всё утрясётся, мы будем жить в единой Европе. И даже столицей может быть не Берлин, а, скажем... Брюссель!
(Хан) - Брюссель?! Почему вдруг Брюссель?
(Герман) - Ну, это я так. В качестве бреда. К чему я веду? Сейчас трудные времена, но когда-нибудь всё это закончится. Наступит мир. И мы будем просто жить. Растить детей, и не бояться за их будущее. Пить баварское пиво, андалусийское вино, нормандский кальвадос, и наслаждаться искусством. Я ведь к Вам, Хан, зашёл с корыстной целью. В последнее время я очень хорошо пополнил свою коллекцию картин. Но, Вы же понимаете, аппетит приходит во время еды.
(Хан) - Я с удовольствием покажу Вам всё.
(Герман) - А мне не нужно всё. Одна маленькая птичка принесла мне весть, что у Вас есть нечто особенное. Не так ли?
(Хан) - ...
(Герман) - Хан, дружище, что знают двое, известно и свинье.
(Хан) - Да... я просил ван Страйвесанде быть посредником. Но я не знал, что он связан...
(Герман) - Вот только не надо говорить с 'оккупационным режимом'! Мы же с Вами договорились об общем счастливом будущем в объединённой Европе. И что значит связан? Он честно выполнял функции посредника, и попытался договориться с банкиром Алоисом Мидлем о продаже, а тот проконсультировался с доктором Вальтером Хофнером. Наливайте! А Вальтер мой хороший приятель. Мир тесен. Нох айн маль!
Герман и Хан пьют. Герман лихо, Хан задумчиво.
(Герман, кивает в сторону накрытого полотном мольберта нетерпеливо) - Это то, что я думаю?
(Хан) - Да.
(Герман) - Ну, и чего мы ждём? (Обратив внимание на нерешительность Хана) Хан, Вам совершенно нечего бояться. Вы искали покупателя? Вы его нашли. Покажите мне картину!
Хан подходит к мольберту, аккуратно освобождает картину от покрывала.
(Герман, восхищенно) - Это она!
(Хан) - Ян Вермеер, 'Христос и неверная жена'.
На некоторое время замирают у полотна.
(Герман, не отрывая взгляда от картины) - Бернд, мы с господином ван Меегереном уже почти обо всём договорились. Да и пора нам. Будьте добры, найдите такси!
Фон Браухич берёт портфель и выходит.
(Герман) - Я знаю, что Вы озвучивали сумму в один миллион шестьсот пятьдесят тысяч гульденов. Честно говоря, сумма баснословная.
(Хан) - Но и картина бесценная.
(Герман) - Что верно, то верно. Я, конечно, человек не бедный. Но покупка картины за такие деньги, в то время, когда война сжирает все свободные ресурсы... Это плохой пример. Товарищи по партии не поймут.