— Не знаком с этой фантазией, — легко поддразнил Генри. — Но, кажется, я заинтересовался.
— Прекрати, — засмеялась я и оттолкнула его.
— Заставил появиться твою потрясающую улыбку, не так ли?
Я собиралась ответить, когда зазвонил мой телефон. Потянувшись, я подняла его и увидела номер своих родителей.
— Алло?
— Привет, сладкая, — произнесла мама в трубку. — Как ты?
— У меня все хорошо, мам.
Генри оживился, когда услышал, что я сказала «мам». Он любил моих родителей, и мои родители любили Генри, иногда мне казалось, что даже больше, чем меня.
Он выхватил у меня телефон, и крепко сжав меня, сказал:
— Здравствуйте, миссис Блум, я тоже рад вас слышать. У меня все отлично, как вы. О, правда? Ну, скажите мистеру Блуму, что я съем ваши спагетти в любой день, даже если вы используете томатную пасту как соус.
Я скривилась, услышав это. Моя мама не была отличным поваром, и пока я росла, мы с папой всегда проверяли, чтобы дома были запасные блюда, например, когда она делала соус для спагетти только из томатной пасты.
— Мне тоже было приятно с вами поболтать, погодите. — Генри протянул мне телефон и сказал: — Это твоя мама.
— Правда? Я и понятия не имела, — ответила я саркастично, прижимая телефон к уху. — Привет, мам.
— Ох, я правда скучаю по Генри. Пожалуйста, скажи мне, что вы вдвоем приедете в воскресенье к нам на бранч. Мы с радостью повидаемся с вами двумя.
— Бранч в воскресенье? Я не уверена, мам, — я посмотрела на Генри, который кивал головой и поднял два больших пальца вверх. — Готовить будешь ты, мам?
— Разве ты сегодня не забавная девчушка? Нет, ты знаешь, твой отец не позволит мне и близко подойти к кухне для бранча, особенно, когда он готовит свои знаменитые французские тосты.
— Французские тосты, да, я буду там.
— И Генри?
Полагаю, мама была больше заинтересована в Генри.
Я повернулась к мужчине, который ярко мне улыбался, его глаза счастливые, и красивое лицо светилось только для меня. Не важно, что происходило в моей жизни, я всегда могла положиться на Генри; я всегда могла опереться на него, чтобы почувствовать себя лучше.
— Генри, ты бы хотел поехать со мной на бранч к моим родителям в воскресенье?
— Тебе вообще нужно меня спрашивать?
— Он будет, мам. — Моя мама завизжала на другом конце провода, заставляя меня закатить глаза.
— Это просто чудесно, милая. Я скучаю по вам обоим, детишки. Когда вы, наконец, будете вместе? Вы были бы прекрасной парой.
— Хорошо, мне пора, мам, — ответила я, заканчивая разговор. Моя мама всегда задавала вопрос о статусе моих отношений с Генри. Она была решительна в том, чтобы убедиться, что мы, в конце концов, будем вместе. Она никак не могла уместить в голове, что мы просто друзья.
— Хорошо, милая. Люблю тебя, и попрощайся за меня с Генри.
— Попрощаюсь.
Я повесила трубку и бросила ее на кофейный столик. Чувствуя себя истощенной, я положила голову на ручку дивана и посмотрела на Генри.
— Она снова спрашивала, встречаемся ли мы? — спросил Генри.
— Никогда не забывает спросить.
Смеясь, Генри потянул меня за руку и заставил сесть, чтобы снова обнять меня. Он выводил медленные круги на моей коже большим пальцем, заставляя меня дрожать.
— Почему ты просто не позволишь этому случиться и осчастливишь свою маму.
Это тот же самый шутливый разговор, который мы вели, когда я заканчивала разговор с мамой. Генри узнавал, спрашивала ли мама, пара ли мы, он говорил, давай попробуем, и я лишь закатывала глаза на него, потому что знала, он лишь шутит. У него другой вкус в девушках, с которыми он проводил время, но прямо сейчас, не казалось, что он шутил, он звучал более серьезно.
— Ага, потому что это не будет ошибкой, — ответила я, пытаясь улучшить настроение.
Я почувствовала, что Генри замер около меня от моих слов, и на секунду, я подумала, может быть, я обидела его, но потом почувствовала, что он снова расслабился, когда сказал:
— Да, вероятно.
— Думаю, наша еда остыла, — предложила я, пытаясь сменить тему.
— Мне подогреть?
— Нет, давай просто есть.
Освобождая меня, Генри наклонился вперед и потянулся за едой. Он протянул мне мою тарелку и вилку и затем взял свою.
— Ты знаешь меня слишком хорошо, говядина и брокколи, мое любимое.
— Наше любимое, — подмигнул он мне, пока принялся жадно есть — не делая перерывы даже на то, чтобы дышать, он сметал все со своей тарелки. С набитым ртом он спросил: — Так что это значит для твоей книги? Ты все еще собираешься писать ее?
— Да, — кивнула я, прикрывая рот рукой, пока жевала. — На это уйдет некоторое время. Я тебе говорила, что это маленькая ода нашей дружбе?