Андрей хорошо знал правило: об отношении к женщине мужчина может адекватно судить не вечером, а утром. Если женщина утром, а не в вечерних сумерках, вызывает такое же желание, как и перед приходом ночи, — это любовь, а не сексуальное влечение. С Настей было именно так.
Андрей боялся знакомиться с Настиной мамой. Отец Насти погиб, когда ей не исполнилось и двух лет. Настя рассказывала, что кроме нескольких фото, почему-то всегда без мамы, у нее ничего от отца не осталось. Андрея удивило, что не сохранилось ни одной свадебной фотографии, но он не придал этому значения. На-стино происхождение для него было не суть важно.
О маме Настя отзывалась с восторгом и чуть ли не с суеверным почтением. Настина мама прожила тяжелую жизнь, одна подняла дочь, посвятив себя ей. Настя никогда не видела в доме мужчин и, более того, была совершенно уверена, что после гибели отца у мамы мужчин не было. Свободное время Настина мама проводила за книгами или у телевизора, очень, кстати, любила передачу Андрея, но при этом почему-то отговаривала дочь идти работать на эту программу. Мотивировала тем, что политические и якобы аналитические программы — дело грязное и недостойное Насти. Но когда дочь начала работать, возражения прекратились. Их сменил живой интерес ко всему, что происходит за кадром.
Будучи человеком во всем основательным, Андрей попросил Настю принести мамину фотографию, желательно покрупнее и недавнюю. Он полагал, что по чертам лица можно представить психотип человека и, соответственно, подготовиться к встрече.
В успехе разговора с матерью Насти Андрей не сомневался, однако все равно волновался. Он не был бы рад, реши Дашка связать судьбу с мужчиной его возраста. Вряд ли у Настиной мамы были другие взгляды. Хотя, с другой стороны, он удачная пара — богат, известен, пока в форме.
Назавтра Настя принесла на работу мамину фотографию. За полчаса до прямого эфира.
Андрей, сидя в гримерной, взял фото. А Настя тут же убежала принимать гостей передачи.
На фото Андрей увидел девушку, с которой расстался, встретив будущую жену, хотя и заметно постаревшую. Андрей моментально подсчитал разницу между возрастом Насти и датой его знакомства с Аленой.
Андрей не был оптимистом, не был склонен утешаться иллюзорными надеждами. Оптимисты до конца вопреки очевидному верят в то, во что хотят верить. Пессимисты при первых признаках опасности считают свершившимся именно то, чего они, пусть бессознательно, опасались. Андрей был пессимистом. Может, поэтому и добился успеха в жизни. Он ко всему всегда был готов. К самому худшему. Но не к такому.
Настя — его дочь. Их отношения — кровосмесительство. Да бог с этим! Он не может жениться на Насте! Однако и дочерью она Андрею быть не сможет. Почему Марина не сказала ему, что была беременна?
Жуткая боль сковала левую часть груди.
Прошла неделя. Андрея, перенесшего инфаркт, перевели из реанимации в палату. В первый же день к нему пришли Настя с Дашкой. Девочки что-то щебетали, говорили о скором выздоровлении, о том, что они, Андрей с Настей, какое-то время поживут на даче. Обязательно! Даже нечего спорить!
Андрей смотрел на них и думал о том, что счастье было совсем близко, что последняя любовь могла вернуть его к нормальной жизни, что…
Как объяснить им произошедшее, как сказать Насте, что они больше не будут встречаться? Что станет с ней, если она узнает, что спала с отцом? Что ее отец бросил беременную мать? Будет ли ее волновать, что он ничего не знал? Разумеется, нет!
Андрей заплакал. Девочки, видимо думая, что это нормальная реакция ослабленного болезнью человека, к тому же весьма сентиментального, посчитали, будто все в порядке. Андрей сказал, что хотел бы уснуть. Настя с Дашей ушли.
Через час в палату вошла женщина. Андрей не столько узнал, сколько сразу понял — это Марина. Удивило лишь то, что она пришла выяснять отношения в больницу. Добивать инфарктника.
Оправдываться у Андрея сил не было. Он весь внутренне сжался и думал лишь о том, чтобы опять не расплакаться.
Марина не села на стул рядом с кроватью и с порога заговорила:
— Андрей, я на секунду. Ты должен знать, что когда мы расстались, я тебя не осуждала. Это все равно произошло бы. Ты не знал, что у меня не может быть детей, а я боялась тебе это говорить. Настю я взяла из роддома. Она не твоя дочь. Если ты ее любишь, вашему счастью ничто не помешает. Извини, что я пришла без спроса, но я подумала, что тебе нужно это знать.
Андрей онемел. Марина резко повернулась и пошла к двери.
В дверях она обернулась и, открывая дверь, выдавила из себя:
— Я тебя любила всю жизнь. Благо телевидение давало мне такую возможность.
Судья
Ее охватило странное состояние. Она сдалась. Всю жизнь, как только возникала ситуация борьбы, она испытывала что-то похожее на удовольствие. А сейчас сдалась. Не понимая, кому и почему. Главное, не могла разобраться, какую борьбу проиграла. В чем эта борьба заключалась и по какому поводу.
Когда в два часа ночи позвонил зять и сказал, что у Маши начались схватки, она стала соображать — куда звонить. Лето, ночь с субботы на воскресенье — в Москве никого нет, все на дачах, А она, как на грех, забыла на работе мобильный телефон, в памяти которого записаны сотовые номера нужных людей.
Она сразу послала на пейджер сообщения двум знакомым врачам (их домашние телефоны, естественно, не ответили), но мобильная связь была недоступна. Решая, куда ехать — в роддом или сначала к себе на работу за мобильным, она поняла, что на работу — бессмысленно. Поздно. Олух зять успел отправить Машку в районный роддом, и переводить ее оттуда, даже если с кем-то и созвонится, бессмысленно. Эта можно будет сделать и завтра, когда Машка родит.
Для нее, председателя областного суда, в этом городе не было проблем. В хорошем настроении, с близкими друзьями она любила повторять: „Это моя страна, это — мой город“. И хотя она не была „членом команды“, доля правды в этих словах имелась. Ее побаивались, с ней считались. Она четко знала, где и когда следовало уважить звонившего, дабы не прослыть зарвавшейся и играющей не по правилам, а где следовало в просьбе отказать, чтобы считаться судьей, а не промокашкой.
Она поехала в роддом, позвонив из машины дежурному по ГУВД города с просьбой найти домашний телефон главврача этого засранного, как она была уверена, храма медицины. Дежурный перезвонил через двадцать минут, из-за чего ей пришлось проторчать в машине лишних минут десять, уже стоя у ворот больницы. Но главврача дома не оказалось.
Теперь она сидела в приемном покое и рассматривала разбитую плитку на полу. Чтобы как-то занять время, считала количество плитки разбитой, с выщербинами, и целой. Отвлекалась на набегавшие отрывочные мысли и начинала подсчет снова.
Она понимала, что проиграла. Но что и кому?
Уже много лет она жила с ощущением, что случится беда. Просто потому, что иначе не бывает.
Казалось, что всю жизнь ей везло. Все складывалось удачно. Не то чтобы она получала все на халяву, но везло. Все ее усилия приносили плоды. Порой неожиданные, совсем не те, на которые рассчитывала, ради которых, собственно, и старалась. Однако она всегда оставалась в выигрыше.
А так не бывает. Если когда-то тебе везет, то когда-то должно не повезти. Проработав судьей четверть века, она понимала, что жизнь все дает поровну. И счастье, и несчастье. Всем и всегда. Успокаивала себя — стараясь жить по совести, она тем самым умасливала судьбу. Но мысль о неизбежности несчастья все чаще портила настроение в самые неподходящие моменты.
Сейчас момент был подходящим. Рожала единственная дочь. Рожала преждевременно — на восьмом месяце. И у судьбы появился шанс поквитаться — ребенок мог родиться мертвым. А она так хотела внука. Именно внука, мальчика, будущего мужчину. Продолжателя рода и фамилии. Она была уверена, что зять не посмеет перечить и у внука будет ее фамилия. Хотя бы потому, что тогда все двери для него будут открыты.