Лене Вадим ничего рассказывать не стал. Все-таки мужчины должны беречь любимых женщин…
Старый Новый год
У Феликса случился микроинфаркт. Как всегда бывает в подобных случаях, информация о болезни заведующего моментально распространилась среди его подчиненных. Причем если первые, узнавшие от жены и дочери Феликса неприятную новость, передавали ее дальше в неискаженном виде, то следующие слово „микро“ уже не произносили. Инфаркт! Ну а что касается молодых адвокатов, до которых информация докатилась утром следующего дня, то их уже оповещали: Феликс при смерти и вряд ли выкарабкается.
Вадим не просто расстроился. Он запаниковал: Пусть шеф был и строг с ним, пусть, как казалось Вадиму, придирался, но Феликс, и это Вадим прекрасно понимал, учил его профессии. Конечно, совсем иначе, нежели Ирина Львовна — любовью, заботой, успокаивая и приободряя, когда он ошибался. Но зато очень конкретно, жестко, по-взрослому.
Однажды, в самом начале работы Вадима в консультации, Феликс сказал Осипову:
— Запомните, Вадим, если кто-то вас ругает, то как минимум неплохо к вам относится. Значит, вы ему небезразличны, если он тратит время и нервы, что сделать вас лучше. А вот тех, кто вас всегда хвалит, расточает вам комплименты, вечно улыбается, — опасайтесь. Либо это ваши враги, либо люди, которым до вас просто нет дела. Я хорошо отношусь и к вам — пока, и к вашему отцу. Так что „жизнь компотом не покажется“!
Так оно и сложилось. Вадим припомнил, что за прошедшие пять лет Феликс так ни разу его и не похвалил. Ну, может, сказал несколько раз: „Неплохо, очень неплохо“, однако тут же добавлял: „Но могли бы еще сделать то-то и то-то“.
Вообще, так часто бывает. Есть начальник, строгий и жесткий, его недолюбливают подчиненные, избегают, злословят на его счет. А случись что с ним, тут же понимают, что жить без него не могут, начинают доказывать друг другу, какой он был умный и справедливый, и презрительно кривиться по поводу нового, улыбчивого и приветливого шефа. Это частенько даже армейских старшин касается, а уж для гражданских боссов — рк и вовсе почти правило.
В десять утра Вадим позвонил Феликсу домой. Трубку взяла его жена и, к огромному удивлению Вадима, очень приветливо и, можно сказать, даже радостно отозвалась: „А! Доброе утро, Вадим! Доброе утро!“ „Ни фига себе — доброе! — подумал Осипов. — У нее муж при смерти, а она — „доброе утро!“. Но когда Анна Ивановна предложила соединить Вадима с Феликсом, стало ясно, что тот еще „не совсем умирает“. Что касается самого Феликса, он и вовсе пребывал прекрасном расположении духа. На вопрос: „Как вы и чувствуете, Феликс Исаакович“, — ответ „Не дождетесь!“ последовал моментально, да еще и в сопровождении радостного смеха. Позже Вадим не раз наблюдал, как люди, серьезно заболевшие или пострадавшие в автоаварии, от души веселились лишь оттого, что „проскочили“ более страшную болезнь, более тяжкие травмы. Да просто оттого, что вообще остались живы!
Через час Феликс сам перезвонил Осипову. Благо было это второго января, в выходной, и Вадим с Леной и Машкой сидели дома. Трескучий мороз на улице никак не манил на свежий воздух. Да и дел домашних накопилась тьма-тьмущая.
— Вадим, а вы не согласились бы навестить умирающего заведующего? — с некоей игривостью в голосе спросил Феликс.
— Умирающего — нет, а вас — да, — в тон ему ответил Вадим. — Только если заведусь.
— А вы еще на „Москвиче“ мучитесь? Да продайте вы этот „Набор „Умелые руки“. Слышали такое прозвище „Москвича“? — Феликс явно был настроен хохмить по любому поводу.
— Нет, я слышал другое название — „Конструктор „Сделай сам!“, — поддержал тон разговора Вадим.
— Кстати, мне рассказывали, что у вас якобы всегда есть свежий анекдот на любую тему по выбору собеседника. Если это правда, расскажите на автомобильную. Или вы просто хвастались? — продолжал веселиться Феликс.
— Я так понимаю, что с информацией у нас все в порядке, — отозвался Вадим. — Есть один. Стоит мужик под деревом, а на дереве „Запорожец“ висит. Мужик чешет затылок и говорит: „Нет, ну то, что ты машина плохая, я знал. Но что собак боишься?!“
Феликс как-то даже по-детски расхохотался и сказал: „Ну хорошо, оправданы! Приезжайте“.
Феликсу легко было сказать „приезжайте“. А для Вадима это означало целый процесс. Причем далеко не самый приятный. Проблема коренилась в том, что ездил Вадим все еще на четыреста восьмом „Москвиче“. А эта машина после минус десяти заводилась через два раза на третий. При этом аккумулятор разряжался моментально, и, значит, если с первых трех тычков мотор не заработал, пиши пропало, надо было просить кого-то из соседей таскать тебя на тросе. Но Вадим был человеком очень рациональным, полагаться на удачу не привык И придумал он себе „головную боль“. В систему охлаждения двигателя заливал Осипов не антифриз и не тосол, а простую воду из-под крана. Мороки, конечно, прибавилось. Вечером надо было залезть под капот, открыть два краника и воду спустить. Утром — залить. Где бы Вадим ни находился, но при морозе за минус пять каждые два-три часа, в зависимости от температуры, приходилось выбегать на улицу и прогревать двигатель. Зато заводилась машина всегда с первой попытки. Утром, правда, уходило на это минут двадцать. Сначала надо было в первый раз выйти на улицу с двумя ведрами горячей воды и залить ее в соответствующую дырку, не закрывая при этом краник выпуска. Вода пробегала по трубкам, согревала замерзший металл и стекала на землю. Второй выход с еще двумя ведрами позволял заполнить систему охлаждения и завести машину. Конечно, заводилась она легко — а почему нет, двигатель-то уже теплый. Ну а теперь следовало бегом вернуться домой, отмыть руки от масла и бензина, переодеться и, пока машина не остыла, вернуться назад. Так что это была еще та «песнь радости» — ездить на «Москвиче» зимой. Но первое в жизни приглашение домой к Феликсу дорогого стоило. И Вадим пошел наполнять ведра.
Только заходя в подъезд Феликса, Вадим неожиданно сообразил, что о цели приглашения шефа он, собственно, так и не спросил. Он вроде бы ехал проведать больного. Так принято. Но вдруг до Вадима дошло, что в разговоре по телефону он даже не успел спросить, можно ли навестить Феликса. Тот сам его позвал. Значит, у него есть какое-то к нему дело. И это у больного, и это в новогодние дни? Вадиму стало неуютно.
Анна Ивановна встретила Вадима весьма приветливо и сразу проводила к Феликсу. Тот лежал на кушетке в своем кабинете, на высоко поднятых подушках, и листал какие-то документы.
— Привет, привет! Садитесь, Вадим!
— Здравствуйте, Феликс Исаакович! Я это в буквальном смысле — то есть будьте здоровы.
— Сейчас вы еще любимый тост вашего папы вспомните: „Что б ты был мне здоров!“, — Феликс улыбался так, как Вадим себе и представить не мог. Где грозный заведующий, где хмурый и вечно недовольный Феликс? Перед ним лежал милый, слабый, очень домашний немолодой человек с уставшими, но очень веселыми глазами. Этот был не страшный, от него нельзя было ждать неприятностей, ему хотелось помогать.
— Таки будьте, — с подчеркнуто еврейским акцентом поддакнул Вадим.
— С вами будешь! Ладно. Слушайте сюда, — улыбаясь, продолжил Феликс. — Вот в чем дело. Тринадцатого января, аккурат под Старый Новый год, назначено к слушанию ваше бывшее дело про старика насильника. Теперь уже, правда, про насильника-внука. Срывать его нельзя. Даже из-за моей болезни. Поскольку времени крайне мало, а вы обстоятельства знаете, разумеется, лучше всех, то я и прошу вас меня подменить.
— Феликс Исаакович, это невозможно! — чуть не завопил Вадим. — Как вы себе это представляете?! Я, вытащив деда…
— Ну, не вы, а Лена, если я имя не путаю, — поддел Феликс.
— Нет, имя вы не путаете, а вот суть…
— И суть не путаю!
— А кто ее такой вырастил? Ее победы — мои победы. Мои победы — ваши победы, — выкрутился Вадим.
— Льстец! Неумелый подлиза. — Феликс резко посерьезнел. — Понимаю ваши сложности. Мамаша этого юнца даже имя ваше слышать не может! Еще бы, не раскопай вы это дело, сидел; бы сейчас сыночек дома, а не в Бутырке. Я, разумеется, пока вы ко мне ехали, с ней переговорил. Объяснил, что вы не сына сажали, а отца ее вытаскивали. Но она хоть и согласилась, завоевать ее любовь вам будет трудно. Если только, конечно, вы и сына вытащите.