— Конечно, правы, — польщенная высокой оценкой своей профессии, согласилась Валентина Петровна.
— Так если все зависит только от прокурора и судьи, то что вы в суде делаете? — решила отомстить за поруганную честь института народных заседателей Минх.
— А мы, адвокаты, только помогаем судье и прокурору посмотреть на все с другой стороны. Со стороны защиты интересов подсудимого.
— То есть, другими словами, вы признаете, что истина вас не интересует? — обрадовался возможности „наехать“ прокурор.
— Признаю, — спокойно и без тени улыбки согласился адвокат. — И могу объяснить почему.
— Объясните! — чуть ли не хором выдохнули обе женщины.
— Да, интересно послушать, — не без сарказма поддержал Иванов.
— Ну, во-первых, в столь любимом вами, Иван Иванович, УПК прямо записано: адвокат — это защитник. Он только защищает. Все! Точка! Только защищает! — Вадим оседлал любимого конька. — А если взглянуть на вопрос философски, то получается следующее. Со времен отмены инквизиции, когда цивилизованный мир перешел к состязательному судебному процессу, функции четко распределились. Прокурор обвиняет, доказывает вину, адвокат — защищает. Судья решает, кто из них более убедителен. Все! Истина непостижима! По крайней мере, так утверждает марксистко-ленинская философия. Абсолютная истина непостижима. — На; всякий случай Осипов сформулировал правильно, по учебнику. — Только относительная. А можно на основании неполного знания, так сказать, относительного, ставить человека к стенке? Поэтому-то и сказано во всех правовых теориях мира — все сомнения толкуются в пользу подсудимого. Кстати, и Ленин, если помните, писал: „Лучше мы отпустим десять виновных, чем осудим одного невиновного“. Помните? — Вадим в упор смотрел на прокурора.
— Защитительную речь репетируете, товарищ адвокат? — ехидно парировал Иванов.
Вадим рассмеялся. Вполне приветливо.
— Да нет! Так, завелся просто. Извините. Тема не обеденная, согласен. — С кем согласен, Вадим не уточнил, но разговор надо было сворачивать. И так для второго обеда густовато получилось.
Шатунова посмотрела на часы:
— Ой, перемена уже три минуты как закончилась, — и вскочила, собирая посуду.
Все рассмеялись оговорке учительницы и гурьбой отправились к непременному атрибуту любой столовой — столику, заставленному грязной посудой, изящно названной в объявлении „использованной“.
Возвращаясь домой, Вадим заметил, что какая-то „Волга“ все время вертится у него на хвосте. То удаляясь, то приближаясь. Заметил не сразу, потому подумал, что случайность. Но завтра решил быть внимательнее. Если это „хвост“ — неприятно.
На основании рапорта капитана Сидорова отделу внешнего наблюдения Управления КГБ по Москве и Московской области было дано указание организовать контроль передвижения и контактов адвоката Осипова Вадима Михайловича. Контроль контактов — скрытый, наблюдение передвижений — демонстративное. Пусть, мол, знает — ты нас начинаешь тревожить. Сотрудники были удивлены, что за два дня Осипов ничего не заметил. По крайней мере, ни в одном телефонном разговоре никакого беспокойства им высказано не было.
Вечером Аристархову пришлось перезванивать четыре раза. Первые три раза к телефону подходила Лена. Он молча вешал трубку. Только с четвертого захода, когда Лена зло бросила Вадиму: „Сам бери. Какая-то твоя баба звонит!“ — актер наконец смог сообщить: „Дорогая, у меня сегодня ночная репетиция. Не волнуйся!“ — „Вы ошиблись номером!“ — радостно ответил Вадим. Положив трубку, увидел испепеляющий взгляд жены:
— Это кому же ты с таким счастьем в голосе сообщаешь, что она ошиблась номером?
— Не „она“, а „он“! — попытался оправдаться Вадим.
— Не ври! — Лена чуть не плакала. — Противно! Можешь трахать кого угодно! Только не ври!
— Я не вру! — Вадим задумался. — В том, что это „он“, а не „она“, — клянусь! А остальное расскажу потом. Обещаю.
— Не верю, — почти успокоилась Лена. — Ты все можешь объяснить. Я помню, как ты Миле Мирской все объяснял!
— Котенок! Ну, пожалуйста, не начинай. — Вадим поразился памяти Лены. Дело Мирского проходило пять лет назад, а она до сих пор не забыла, как он „отмазывал“ неверного мужа перед его женой. — Это совсем другая история. Обещаю — все расскажу. Но потом. Пока это слишком опасно.
Лена молча повернулась и вышла из комнаты. Вся ее фигура излучала обиду. Как такое возможно, Вадим не понимал. Но видел: спина была обиженной.
— А ваш Кузьмичев умный? — ни с того ни с сего в середине обеда заинтересовалась Шатунова.
— Что? — переспросил Вадим, погруженный в свои мысли.
— Что-то сегодня и вы, и Зеленцова какие-то отсутствующие, — пошутил прокурор. — У вас с ней астральный контакт?
Вадим действительно был с утра расстроен. От самого дома и до здания суда за ним неотступно, открыто ехал ярко-красный „жигуленок“. Это был „хвост“. Наглый, демонстративный. Иначе зачем пускать машину такой яркой расцветки. Да еще с вмятиной на переднем бампере? Чтобы даже дураку сомнений не оставить… На то, что Зеленцова, „в отсутствии“, Вадим просто внимания не обратил. Хотя в отличие от прокурора причину знал.
— Да у меня, наверное, давление скачет, — постарался дать нейтральный ответ Осипов.
— Я спросила — Кузьмичев умный? — повторила Валентина Петровна.
— А вы сами разве не видите? — Вадим едва справлялся с раздражением, поселившимся в нем с утра. Что за сигналы ему посылают? А тут на вопросы дурацкие отвечай. — Да будь он глупый, разве сложилась бы ситуация, когда против него нет ни одного реального доказательства вины?
— О, наш товарищ адвокат проговорился! — Иванов пребывал в прекрасном расположении духа. — Значит, вы признаете, что на самом деле он преступник, но только умный, и потому доказательств его вины нет? — Иванов радостно загоготал. Так громко, что за соседними столиками повернули головы в его сторону.
Вадим смотрел на прокурора, соображая, что же такое он только что брякнул.
— А, нет! — быстро сообразил он. — Я не то имел в виду. Я хотел сказать, что Кузьмичев так хорошо, по-умному организовал работу универмага, что там криминала никакого не смогли найти. В условиях реалий торговли, вы знаете не хуже меня, это практически невозможно. Или крайне трудно.
— Это вам отец рассказал? — с явным намёком спросил прокурор. Женщины, не понимая, переглянулись. Вадим насторожился.
— А при чем здесь мой отец? — В его голосе прозвучал вызов.
— Ну, он же у вас всю жизнь в торговле проработал? — не унимался Иванов. Это был его день.
— Нет, не всю жизнь. Начинал он следователем областной прокуратуры. Вашей, областной, Московской. А потом тошно стало, когда заставляли сажать невиновных. Вам тоже небось иногда не по себе бывает? Или всегда спокойно спите? — Вадим перешел на открытое хамство. Достали! — Вот он и ушел. А торговлю выбрал потому, что там умных людей много! — Вадим тут же сообразил, что допустил бестактность, и добавил, обращаясь уже к женщинам: — У нас ведь в школах и больницах, где тоже умных много, юристы не нужны. Так что выбор небольшой.
— А я невиновных не сажаю. По вашей же теории, господин адвокат, простите уж мне это буржуазное обращение, я только обвиняю, а сажает суд. На самом-то деле, возвращаясь к нашему прошлому разговору, в отличие от западных правовых систем, советская предусматривает, что прокурор обязан в процессе выявлять как доказательства вины, так и невиновности. Так что у вашего Кузьмичева — два защитника. Один за деньги, другой — бесплатный. — Иванов на всякий случай уточнил: — Бесплатный — я!
— Дешево хорошо не бывает, — неожиданно вставила Минх, вряд ли сознавая, как больно ударила прокурора.
— Пошли работать! — призвала Шатунова, скорее почувствовав, чем поняв, что сегодняшний обед может закончиться скандалом.
— Пошли! — легко согласился Вадим.
До конца дня Вадим работал, как на автопилоте. Задавал вопросы, фиксировал у себя в блокноте ответы, но думал совсем о другом. Мало того, что за ним явный „хвост“, так, видно, прокуратура на него целое досье имеет, коли Иванов знает, кто его отец. А с другой стороны, на что он рассчитывал, принимая дело? И еще Ленка со своей неуемной ревностью!