Очередь в СИЗО была единственным местом, где Осипов не мог „начитывать материал“ для кандидатской диссертации. Обычно, где бы ни застала свободная минута, он извлекал из портфеля очередную, из десятков, монографию по наследственному праву, карандаш и стопочку нарезанных чистых листочков. Время для научной работы компенсировалось благодаря обязательной отсидке в очередях — в судах, в милиции, в поликлинике. Однако в СИЗО — не получалось. Мозги переклинивало. Свербила единственная мысль — как бы здесь никогда не оказаться в другом статусе. Как здесь выжить? Что испытывает человек, низведенный до положения арестанта?
И уж совсем жуткое впечатление на Осипова производили скрежет и хлопанье тюремных железных дверей. Никогда и нигде больше не слышал Вадим похожего звука. Его подхватывали каменные стены, покрашенные дешевой масляной краской, разносили по всем уголкам помещения, усиливая и повторяя гулким эхо…
Сегодня, слава богу, очередь занял следователь — одной из пыток для Вадима оказалось меньше.
Николая еще не привели. Следователь, полноватая женщина лет тридцати, встретила Вадима крайне неприветливо. Поздоровались, представились. Наталия Сергеевна, так звали милицейского следователя, проверила ордер Осипова, подтверждавший, что он является адвокатом ее подследственного. Стали ждать.
Вдруг Наталия Сергеевна без всякого повода стала сетовать на свою горькую судьбу:
— Вот объясните, как работать? Наверху уж совсем стыд потеряли. Раньше намекали, а теперь… вчера звонит генерал. Минуя мое непосредственное начальство, да и начальство моего начальства, и требует, чтобы я Степина „отсекла“. Я спрашиваю — почему? Он отвечает-по кочану! Мол, у него самого приказ. Я, дура наивная, удивляюсь: „Да кто же вам-то может приказывать?“
А он выматерился так, от души, со смаком, и отвечает: „Контора!“ — Женщина раскраснелась от гнева. — Ну чего эти комитетчики всюду лезут?
Вадим, разумеется, знал о старой и закоренелой неприязни между гэбистами и ментами. Но обычно их свары разрешались тихо, без огласки. Посвящать в свои дела посторонних, тем более адвоката, — это выглядело странно. Но уходить от разговора Вадим посчитал неправильным.
— Понимаю! Мерзко это. Наверное, папаша Степина их человек. Ну а для своих у них особые правила. Я так думаю.
— А закон?! — Следователь взорвалась. — Закон не для всех один?!
— И что вы собираетесь делать?
— А что я могу? У меня в этом году очередное звание. Мне сейчас артачиться — себе дороже выйдет. — Наталия Сергеевна пар выпустила и успокоилась. — Вот, посудите сами, Вадим Михайлович, ну как мне Степина отсекать? На месте преступления был. В первых же показаниях подтвердил, что колеса — для его машины. Ну, ладно, пусть он не исполнитель. Пусть даже не организатор. Пусть, черт побери, даже не подстрекатель! Но покушение на скупку заведомо краденого я ему вменить обязана?
— Да-а. Ситуация! — Вадим быстро соображал, как бы вывести разговор в нужное ему русло. — А я вот не понимаю, мой-то чего полез для Степина колеса доставать?
— Как вы изящно выражаетесь — „доставать“. — Следователь ехидно улыбнулась. — Говорите как есть — воровать!
— Я — адвокат. — Вадим был сама открытость. — У меня это слово в отношении подзащитного как-то не выговаривается.
— Кстати, нормальный парень. — Наталия Сергеевна вела дела малолеток уже не первый год и старалась не только докопаться, кто и что натворил, но и понять, почему паренек или реже девушка свернули на кривую дорожку. — Он, я думаю, сдуру залетел. Куражился.
— И я так думаю. — Подходящий момент настал. — Знаете, мне кажется, можно сделать так, чтобы все было по закону, а вы не подставитесь.
— Не уверена, у меня не очень клеится. — Вадиму показалось, что следователь его провоцирует, в глазах появились озорные искорки, а уголки губ чуть заметно дрогнули в улыбке.
— Ну, давайте посмотрим. Поверим Степину. Он не знал, что колеса ворованные. Тогда в отношении него дело можно, а генерал говорит — нужно, прекращать. Коля, следовательно, идет по первой части, так как нет группы. А с учетом данных по личности дело можно и прекратить.
— Ой, как у вас все просто получается! — Наталия Сергеевна рассмеялась. Причем смех этот не сулил Вадиму ничего особо радостного. — Если бы не одна маленькая, такая, знаете, малюсенькая деталь. Даже две. Машина посольская, значит, квалификация по 89-й УК, хищение государственного имущества. А по этой статье нам прекращать заказано. И вторая, генерал дал указание дело до суда довести, но без Степина. Как вам такая диспозиция?
— Плохая диспозиция. Во-первых, неправильная, во-вторых, нечестная.
— Чем же она неправильная, кроме того, что нечестная?
— Неправильная квалификация! — Вадим заговорил уверенным тоном профессионала, без эмоций, без улыбки. Сугубо по делу.
— То есть? — Следователь заинтересовалась.
— Машина действительно посольская. Но — посольства ФРГ, страны не социалистической. Имущество капиталистических стран, находящееся на территории СССР, рассматривается как частная собственность. Не государственная, а частная. Постановление Верховного Суда СССР от…
— Помню-помню. — Наталия Сергеевна, казалось, обрадовалась. — Согласна. Прозевала. Получается, что тогда это уже 144-я УК. Так?
— А як же! — вспомнив свою псевдоукраинскую бабушку Анну Яковлевну, улыбнулся Вадим.
— Однако, — следователь помрачнела, — вторую детальку мне не обойти. Обвинение я перепредъявлю, Степина отсеку, на 144-ю переквалифицирую, но прекращать — не могу.
— Только не забудьте, 144-ю, часть первую. Группы-то нет! — Вадим старался зафиксировать успех. Пусть его заслуга и была крайне мала, тетка сама оказалась и разумной, и порядочной, но лишний раз расставить все точки над „i“ было нелишним.
— Тещу будешь свою учить! — радостно захохотала Наталия Сергеевна, давая понять, что соглашение достигнуто.
— А из-под стражи до суда не выпустите? — с надеждой спросил Вадим.
— Наглеете, юноша, наглеете! — не переставая смеяться, охладила оптимизм Осипова следователь.
Через полтора месяца дело назначили к слушанию. Николай „шел“ один, по первой части 144-й статьи — „кража“, она же — тайное похищение личного имущества граждан. Там санкция предусматривалась уже не такая страшная — либо лишение свободы на срок до двух лет, либо исправительные работы — до года. Плохо только, что попало дело к молодому судье — Васе Кострикову. А молодые судьи — это беда…
Вадим пару раз участвовал в процессах, где Вася, тогда еще студент, сидел секретарем судебного заседания. В перерывах они бегали вместе курить, травили анекдоты. Несколько раз Вадим даже выручал Кострикова, давая ему свои старые курсовые, чтобы парню не париться, а „передрать и сдать“. По-простому.
На правах старого знакомого Осипов зашел к судье за пару дней до процесса. Так, потрепаться.
Костриков Вадиму обрадовался, выслушал поздравления с избранием судьей, махнул рукой — мол, фигня все это. Вадим заговорил о деле Николая. Вася слушал невнимательно, чуть ли не позевывая. Потом, перебив Осипова посередь фразы, спросил:
— Вадим, чего ты от меня хочешь? Чтобы я прекратил дело?
— Ты прекратить не можешь. Либо оправдать, либо посадить, либо — на доследование.
— Спасибо, товарищ педагог! — Костриков вовсе не обиделся, что Вадим указал ему на ошибку. — Доследовать здесь нечего, оправдать не могу, сам понимаешь, посадить могу — но ты этого не хочешь. Что пристал тогда?
— А ты дай ему исправработы, зачти время в СИЗО и отпусти из зала суда, — обнаглел Вадим.