Выписки из книг, прочитанных Вадимом, в виде маленьких листочков попадали к Машке. Она хоть и училась во втором классе, но уже умела и очень любила тюкать одним пальцем на пишущей машинке. Вот ребенка и пригрузили заботой о папе — готовить карточки для картотеки по диссертации.
Второй год аспирантуры совпал с первым годом адвокатуры. Диссертация отправилась в самый долгий ящик Вадим вообще пару раз пытался ее забросить, но Лена не позволила. Вечный аргумент — „подумай, какое счастье принесет родителям твоя защита“ — перевешивал все очевидные и разумные основания „отринуть и забыть“. Кандидатский минимум по специальности Вадим сдал без напряжения. Не зря штудировал он толстенные монографии, готовился к каждому коллоквиуму, как к сложной защите в суде. И не будь он Вадимом Осиповым, если не услышали бы от него экзаменаторы кучу примеров из его юрисконсультской и только начинавшейся адвокатской практики. Когда реальных случаев не хватало, придумывал на ходу, а ученые мужи слушали разинув рты, какие кульбиты выделывает в живой практике их любимая теория права.
На третий год аспирантуры Вадиму было просто не до нее. Приходилось зарабатывать. Просто тупо зарабатывать деньги. А вот летом, в отпуске, Вадим сел писать. Материала была прорва. Карточки, отпечатанные дочкой с диким количеством опечаток, давили на совесть Вадима куда больше, чем Ленкин пилеж. Он ведь Машу пару раз в институт возил, показывал настоящую картотеку. Подученная мамой, она уже несколько раз принималась канючить: „Что, я зря работала? Ты когда напишешь свою диссертацию?“ Слово „диссертация“ она никак выговорить не могла.
В Сухуми, при жаре под сорок, после обеда, Вадим садился на ступеньки снятой ими конуры, ставил перед собой табуретку, на нее клал доску для теста, одолженную у хозяйки, и, обливаясь потом, писал. Потом, в Москве, машинистка, перепечатывавшая текст, как-то поинтересовалась — не от вина ли пятна на бумаге? Вадим честно ответил: „Писал в поте лица!“ Машинистка звонко рассмеялась — какая милая шутка!
К концу четвертого года Вадим диссертацию „спихнул“ — официально сдал ее на сектор. Научный руководитель изучал текст внимательно и не спеша. Месяц.
Потом вернул со словами: „Надо переделать“. Вадим приехал домой расстроенный, но когда пролистал папку с диссертацией, смеялся от души. Шеф расставил запятые, исправил правописание нескольких слов и указал на необходимость во введении сослаться на материалы XXVII съезда КПСС. Поскольку „дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев“ в отчетном докладе по поводу наследства ничего не говорил (Вадим подумал, что, видимо, при таком составе политбюро тема была запретной), пришлось взять цитату про право личной собственности советских граждан-тружеников, объяснив по ходу, что наследование — составной элемент права собственности. Продержав диссертацию еще месяц, научный руководитель вернул ее Вадиму со словами: „Ну, теперь вы сами видите — совсем другое дело“. Хороший мужик, не злобный.
Предзащиту, то есть защиту перед сотрудниками сектора, назначили через 8 месяцев — на конец апреля. Если все пройдет успешно, то к концу года можно будет и на Ученый совет ставить, Вадим особо не переживал. Лена и то больше волновалась, Маша же деловито поинтересовалась, надо ли будет на защите показывать ее карточки? Вадим из воспитательных соображений соврал: „Разумеется, это обязательно!“
Звонок научного руководителя раздался как гром среди ясного неба.
— Вадим Михайлович, у нас проблемы! — Дальше последовал рассказ о том, что в последнем, только сегодня вышедшем номере „Советской юстиции“ опубликована статья Андрея Капустина. Он писал диссертацию по семейному праву и в одном из разделов их темы с Вадимом пересекались. Так вот, половина статьи Капустина совпадает с текстом Вадима.
— Но вы же знаете, что я писал сам?
— Боюсь, это не имеет значения. Его статья опубликована, а ваш текст нет.
— Но диссертация сдана на кафедру еще девять месяцев назад!
— На сектор, Вадим Михайлович, — исправил педантичный научный руководитель. — А статья, кстати, поступила в редакцию три месяца назад! Я проверил.
— Как это могло произойти? — Вадим оторопел. Он не мог сообразить, каким манером Капустин сумел передрать его текст.
— К сожалению, весьма просто. — Шеф говорил на удивление спокойно. — Когда я читал вашу работу, то оставлял папку на столе в библиотеке. Домой не брал. А наша библиотекарша, ну, как бы это сказать, подруга Капустина. Думаю, она и поработала за этого лоботряса. А может, он и на секторе ее видел.
— И что теперь делать?
— Не знаю. Вы в курсе, кто его отец?
Вадим был в курсе. Еще как в курсе! Андрей Капустин учился с Вадимом в одном классе. А папочка его занимал пост заместителя заведующего административным отделом ЦК КПСС. Курировал суды, прокуратуру, милицию и так далее. Вадиму сразу вспомнился случай, произошедший летом, между выпускными и вступительными экзаменами. Ребята-одноклассники перезванивались, интересовались, как дела, какой у кого и институте конкурс, и тому подобное. Как-то раз Вадим позвонил Андрею.
— Что делаешь? Зубришь? — поинтересовался Вадим.
— Ты че, забурел? — Андрей любил приблатненный жаргон, порою сам не понимая значения произносимых им слов.
— А у тебя есть шанс поступить без зубрешки? — поразился Вадим.
— У меня нет шанса не поступить!
Если учесть, что Андрей подал документы на юрфак МГУ, куда Осипову путь был заказан, легко понять, почему эта фраза так врезалась ему в память.
Теперь отец Андрея поднялся уже до поста заведующего тем же отделом ЦК.
Вадим положил трубку и застыл у телефона. Через несколько минут в комнату вошли Лена и Машка. Увидев лицо Вадима, Лена испугалась — таким растерянным она никогда его не видела.
— Что случилось? Что-то с родителями? С бабушкой?
— Нет, с защитой! — глухо отозвался Вадим. Когда Вадим закончил пересказывать то, что только что узнал, Лена мрачно бросила:
— Ну и хрен с ними! Плевать! Перепишешь главу, и всего-то делов!
— Нет, Леночка! Это — плагиат, И плагиатор, получается, — я! Мне не дадут защититься никогда! Такие вещи не прощают. Через неделю об этом будет говорить вся юридическая Москва!
— А ты ведь ничего и доказать не сможешь! Да если бы и смог?! Для его папочки это позор похуже, чем для тебя! Он же тебя уничтожит! „Был бы человек, а статья найдется“! — Лена разошлась не на шутку.
— А как же мои карточки? — подала голос Машка. — Это же нечестно!
Родители кинулись успокаивать разревевшуюся дочь. Какая уж тут диссертация, когда любимая дочка плачет навзрыд!
В свою приемную директор Института государства и права академик Самойлов влетел раздосадованный и обескураженный. Как же так?! Он ведь сам работал в аппарате ЦК много лет. Ну, не все, но большинство были толковые, приличные ребята. Многие стали учеными. Далеко не он один. Откуда повыползали эти сегодняшние? Вежливые, гладенькие, какие-то мылкие. И при этом — чистые функционеры. Человек-функция! Человек-кресло! Человек-лозунг!
Принято решение на самом верху — вводим кооперацию, расширяем возможности для частной инициативы, начинаем движение в сторону рынка. Стали готовить совместное постановление ЦК и Совмина. И началось! Академики-экономисты в один голос кричат, что без новых правовых механизмов новые элементы экономики не заработают. Самойлов тоже предупреждает: без немедленных изменений уголовного и гражданского законодательства ничего не получится. Нельзя влить молодое вино в старые мехи! Нельзя!! Секретарь ЦК, ответственный за постановление, спрашивает, сколько времени на это надо. Ему говорят — минимум два-три года. Он матерится! Через три месяца, к Пленуму ЦК постановление должно быть готово. Самойлов прямо ему заявил — не реально! Точка. А Капустин — вроде всю жизнь толковым мужиком считался — вылез: „Мы сделаем“. Вот, задница, пускай и делает!