— Ой, так смешно получилось. Макеев пришел с утра. Посмотрел, кто защищается. Сказал, что работы первых двоих не читал, а вашу читал. Но на защиты не останется. Секретарь его в первые два протокола не включила, там было по 14 членов совета, а в ваш вписала. А я-то не знала! Смотрю: по первым защитам — 14 бюллетеней, а у вас 15. Вот сдуру-то и подняла панику.
Через час, рассадив всех приглашенных на вечернее застолье по такси и машинам друзей, Вадим с Леной отправили их к Лениным родителям и остались в полном одиночестве на пустой от пешеходов улице Фрунзе. Мимо проезжали свободные такси, но они не голосовали. Стояли обнявшись и молчали. Долго молчали.
— Все-таки ты сделал это! — сдавленным голосом произнесла Лена.
— Мы сделали, — нежно целуя жену, ответил Вадим. — Мы! Мы все, и даже Машка с ее карточками. Теперь займемся тобой! — Вадим поднял руку, останавливая очередное проносившееся мимо такси.
Спустя несколько лет, когда Вадим, в очередной раз вспылив по поводу Машкиного разгильдяйства, произнес — „Ты голову-то включи! Соображать надо!“, дочь огрызнулась в ответ: „Если бы я не соображала, ты бы диссертацию не защитил!“
— Знаешь, чтобы карточки перепечатывать, много мозгов не надо!
— А я не про карточки! — Машку понесло. — Я про статью этого, твоего одноклассника!
Вадим замер:
— Ну-ка, рассказывай!
То ли Маша не так боялась остаться без телевизора, то ли полагала, что „срок давности“ распространяется не только на папиных клиентов, но и на нее… Как помнила, она рассказала о своем визите к Самойлову. В конце расплакалась и убежала к себе в комнату. Лена пошла ее успокаивать, хотя и сама носом хлюпала не по-взрослому. А когда вернулась к Вадиму, нашла его в кабинете, с красными, опухшими и абсолютно счастливыми глазами.
Канкан
В день, когда открытка из ВАКа сообщила своим синим прямоугольным штампом со вписанным от руки номером протокола и фамилией Вадима о присвоении ему степени кандидата юридических наук, выяснилось, что больше всех этой вести ждала Илона. Для всех остальных Вадим стал кандидатом сразу после успешной защиты, а вот мама боялась, что диссертацию могут направить „черному рецензенту“, отклонить по формальным основаниям, да мало ли что можно найти, если человека решат „утопить“! В семье к ее страхам (по тогдашним временам — обоснованным) привыкли, посмеивались по-доброму и особого внимания не обращали. Однако открытка из ВАКа реально ставила точку в Вадимовой эпопее с кандидатской.
Точку для Вадима, но не для Лены, И получаса не прошло после доставки Машкой, в кипе остальной почты, драгоценной открытки, как Вадим объявил о новом старте:
— Твой черед, жена!
— Что такое черед? — поинтересовалась Машка, которой до всего было дело.
— Черед — синоним слова „очередь“. А имел я в виду, что теперь мамина очередь защищать кандидатскую. — Предвидя сопротивление жены, Вадим специально разговор завел при дочери. Выведенную на работе формулу — „не важно, что сказать, важно — как и когда“, он применял не задумываясь везде, — и дома, и в компании с друзьями. А вот адвокатский афоризм „не задавай вопрос, на который не знаешь ответа“ родился задолго до Вадима, но он его и осмыслил, и на практике применял на свой лад. В разных ситуациях, в различном состоянии души и психики, в присутствии разных людей ответ на один и тот же вопрос мог, а как правило, и бывал разным.
Судя по Лениному раздосадованному виду, Вадим угадал — в Машкином присутствии обсуждать эту тему она не хотела.
— Потом поговорим. Голубцы будешь на обед? — Лена бросила на Вадима выразительный взгляд.
— Ты мне зубы не заговаривай! Ты когда в аспирантуру поступать будешь? Обещала же, если я защищусь, ты тоже сядешь за кандидатскую. — Вадим находился в прекрасном расположении духа, и подразнить жену было просто „в кайф“.
— А мне опять за карточки садиться? Мне сейчас знаешь сколько уроков на дом задают? — Выяснилось, что Маша союзник мамы, а не папы. Этого Вадим не просчитал.
— Нет, с карточками мама и сама справится. — Вадим сдаваться не собирался. — У нее не так много работы, как у меня было, так что твоему свободному времени ничто не угрожает.
— Это у меня мало работы?! — Ленка вскипела. — Преподавать в двух институтах — мало? Готовиться к лекциям, проверять курсовые, да еще бегать по трем частным урокам! А хозяйство на ком? Ты пришел — все готово. Само, что ли?!
— Бросай работу! Теперь, слава богу, твоя зарплата погоды не делает. — Вадим уже начинал жалеть, что затеял этот разговор. Но признать свое поражение не мог. Принципиально. Машка же, почувствовав тон разговора, сидела тихо, наблюдая за родителями с нескрываемым интересом и некоторым испугом.
Лена перестала расставлять посуду, повернулась к Вадиму и медленно, чеканно проговорила:
— Запомни! Я никогда не буду домохозяйкой! Я никогда не буду сидеть дома, как твоя мама, и ждать, когда ты соизволишь прийти с работы! Я никогда не буду зависеть от тебя! Пусть я зарабатываю гроши, но их зарабатываю я! — И вдруг уже мягче, поняв, что завелась-то без особого повода, добавила: — Вадик! Я не хочу, чтобы тебе стало со мной неинтересно. Ведь если я засяду дома, то… Сам понимаешь. Бытие определяет сознание…
Такой промах жены адвокатский инстинкт Вадима пропустить не мог.
— Так я потому и уговариваю — защищайся! Знаешь, как нам всем, и тебе в первую очередь, интересно будет! Представляешь, в каком окружении вырастет Машка: и отец, и мать — кандидаты наук!
— Вот! В этом ты весь. На первое место ставишь отца, а уж потом — мать! — Лене было всегда приятно слегка уесть мужа.
— Говорю так, поскольку я уже кандидат, а ты только им будешь. Так что, господин судья, высказывание мое построено в строгой хронологической последовательности. Так когда? А с домашними делами мы с Машкой, как только сядешь писать, поможем. Точно? — Последний вопрос был обращен к дочери, наслаждавшейся положением зрителя, пробравшегося за кулисы родительской жизни.
— Ну да… — неохотно согласилась Маша.
Теперь уже Вадим пилил Лену. Отыгрывался за прошлое. Каждые выходные заводил речь об аспирантуре. Лена и так увиливала, и этак Но Вадим упрямо долбил и долбил, как дятел, в одну точку. Машка вдруг обнаружила, что может сменить статус объекта воспитания на роль учительницы. Она подключилась к процессу: „Мама, ты же обещала. Это — нечестно!“
Лена сломалась.
Как ни странно, получить направление из МИИТа, где преподавала Лена, в очную аспирантуру филфака МГУ оказалось довольно просто. Система связей сработала безотказно. Не успел Вадим пустить по консультации клич — „Ищу блат в МИИТе“, как назавтра откликнулись сразу два адвоката. Иванов и Кузнецов. Хорошие мужики, достаточно спокойно относившиеся к успехам коллег и потому с радостью решившие помочь Вадиму.
Один когда-то защищал по транспортному делу декана факультета автоматизированных систем управления, сокращенно АСУ, а второй, и того круче, разводил с первой женой проректора по науке. Вот этот-то и был нужен.
Без лишних разговоров, ну, разумеется, не без бутылки коньяка и французских духов для молодой жены, направление было оформлено. На филфаке замдекана предложила Лене пойти на кафедру общего языкознания. На вопрос Вадима, а с чем это едят, Лена, сказала: „М-ммм, это, ну, как тебе объяснить? Язык как… Ну, словом, общие правила коммуникативного общения!“ — „Что?!! — Вадим аж ахнул от образованности жены. — А что сие означает?“ Лена решила отомстить: „А вот закончу аспирантуру, разберусь, тогда объясню!“
Заведующий кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания профессор Смоленский Владимир Юрьевич личностью был на факультете заметной.
Во-первых, он любил женщин. Во-вторых, женщины любили его. Кроме того, одним из факультативов, а он их вел множество, была риторика. Причем Владимир Юрьевич всегда подчеркивал, что риторика — это не есть ораторское мастерство. Правда, в чем разница, он новичкам не объяснял. Говорил: „Прослушаете факультатив — поймете, если не совсем тупые“. Прослушавшие не понимали, но спрашивать было как-то неловко. Правда, один аспирант, говорят, спросил. Смоленский изумленно поднял брови и ответствовал: „Ну, ты даешь!“ Развернулся обиженно и зашагал прочь.