— Ну, для тебя-то как раз это особенно хорошо! — Лена улыбнулась, но сомнение во взгляде осталось.
Сразу после перерыва судья объявила стадию дополнений. Смирнова сказала, что дополнений не имеет, а Вадим попросил суд приобщить к материалам дела несколько документов. Смирнова вся напряглась и заявила, что документы надо представлять суду не в конце, а в начале процесса. Вадим, наивно улыбаясь, но с издевкой в голосе попросил уважаемую Аллу Константиновну сослаться на норму гражданско-процессуального кодекса, которая предписывает именно такой порядок представления документов. Смирнова ответила, что помимо норм ГПК существуют еще и этические нормы уважения к суду и коллегам. Тут уже судья не сдержалась и бросила: „Ну, об этом не вам говорить!“ Вадим понял, что первая победа достигнута — судью Смирнова раздражает сильно, а он вроде нет.
Вадим передал судье документы. Это были заверенные печатью копии. Первый документ — заявление Мананы в Дзержинский районный суд г. Москвы об установлении отцовства и взыскании алиментов с гражданина Смирнова Ивана Ивановича. Второй — определение Дзержинского районного суда о прекращении производства по делу в связи с отзывом иска заявителем. И третий документ — копия приговора Московского городского суда в отношении Смирнова И. И., осужденного к десяти годам лишения свободы за получение нескольких взяток в должности заместителя министра бытового обслуживания населения РСФСР. При этом Вадим обратил внимание суда на даты документов. Заявление в суд было подано через три месяца после рождения ребенка. Прекращено по просьбе самой Мананы еще через два месяца. А вот из приговора суда было видно, что арестовали Смирнова как раз между этими двумя датами. Вадим не лишил себя удовольствия по ходу общения с судьей мимоходом поинтересоваться у Смирновой, не ее ли родственник Иван Иванович Смирнов, но тут же был остановлен судьей, сделавшей ему замечание за некорректное поведение. Хотя лукавая ухмылка и промелькнула на невозмутимом лице женщины-судьи…
Манана явно занервничала. Она подбежала к Смирновой и стала что-то шептать ей на ухо. Судья заметила и спросила, не желает ли кто-нибудь попросить перерыв для подготовки ответов на возникающие у суда вопросы. Поняв всю провокационность вопроса судьи, Смирнова ответила и за себя, и за клиентку: „Нет, спасибо! Для нас это все не новость и не неожиданность!“. Вадим оценил хладнокровие Смирновой и подумал, что он бы подобный удар так спокойно перенести не смог. Точно бы растерялся. Конечно, Смирнова суперпрофессионал. Хоть и хамка. Смирнова в это время что-то быстро шептала Манане, которая, наклонившись к адвокату, кивала головой, показывая, что все поняла и все запомнила.
— У вас есть вопросы к истцу? — обращаясь к Вадиму, спросила судья.
— Да, спасибо, товарищ председательствующий. — Вадим повернулся к Манане. — Даже не вопрос, а так, вопросик Скажите, а кто отец ребенка?
В зале повисла гнетущая тишина. Все думали об одном и том же — что может ответить Манана? Не что ответит, это значения не имело, ибо, если ответит неправильно, Смирнова поправит, найдет способ. Именно — что может ответить, какой ответ может ее спасти? Отец — Смирнов? Тогда почему сейчас иск об алиментах к другому? Отец — Николай Петрович? Почему же был иск к Смирнову? Не знает точно, кто отец, — ну, дорогая, извини…
Манана с мольбой смотрела на Аллу Константиновну. Сама же Смирнова с любопытством рассматривала Вадима. А он торжествующе смотрел на Лену. Пауза затянулась.
— Я не помню, — нарушила тишину Манана.
— Стыд-то какой! — неожиданно брякнула одна из народных заседательниц, но сразу осеклась, получив толчок локтем от председательствующей.
На улице к Вадиму с Леной подошла Смирнова. Приветливо улыбаясь, она поздравила коллегу с победой. Казалось, что искренне. Потом, обращаясь к Лене, Алла Константиновна, улыбаясь, сказала: „Решите развестись с этим хитрецом — дайте знать, у меня дочь на выданье!“ Лена, продолжавшая воспринимать Смирнову как противницу мужа, зло бросила: „Не дождетесь!“ На что Смирнова как-то по-доброму, почти по-матерински сказала: „Не злитесь! Я же шучу! Клиенты приходят и уходят, а мы — остаемся! Я правильно говорю, Вадим Михайлович?“. Вадим улыбнулся. И вдруг, посерьезнев, Смирнова добавила: „До встречи в „Клубе пяти“, вы уже на пороге!“ Повернулась и быстро зашагала прочь.
— Это она о чем? — спросила Лена.
— О „золотой пятерке“, — не скрывая удовольствия, ответил Вадим.
На следующий день, придя на работу, Вадим узнал от секретаря, что ему звонила „эта мегера Смирнова“. Вадим слегка напрягся, но, вспомнив ее слова при расставании, набрал номер Аллы Константиновны почти без дрожи.
— Вадим Михайлович! — По телефону голос адвокатессы казался намного благозвучнее, чем наяву. — Боялась вас при жене перехвалить, потому и не поблагодарила.
— Помилуйте, Алла Константиновна, за что?! — почти испугался Вадим.
— За то, что помогли лишний грех на душу не взять — я же ее и вправду пожалела… Теперь буду ждать с нетерпением, когда судьба сведет с вами в суде. Долг-то ведь платежом красен.
Новый год
Феликс редко вызывал Вадима к себе в кабинет. Ну, может, раз в месяц, а то и того реже. Поэтому, когда секретарь Анечка, взмыленная, влетела в клетушку Вадима и сообщила, что последовало приглашение на ковер, Вадим и удивился и испугался. Вроде на сей раз никаких грехов за собой не припоминал. Значит — „телега“. Проходя длинным ломаным коридором к кабинету заведующего консультацией, Осипов пытался сообразить, кто мог накатать жалобу. „Частник“ (частное определение) из суда — маловероятно. Судья должен в конце процесса если не огласить само частное определение, то, по крайней мере, сообщить о том, что он его вынес, и сказать, в чей адрес. Такого не было. Жалоба кого-то из клиентов? Все возможно. Вадим знал о случаях, когда клиенты, заплатившие микст, потом, после суда, требовали деньги назад, если оказывались недовольны его результатом. Некоторые адвокаты безропотно деньги возвращали, а некоторые твердо стояли на том, что микст платился не за результат, а за работу, а работа — выполнена. Большинство клиентов, запуганные и затравленные советские люди, так боялись суда и всего, что с ним связано, то есть и адвокатов, что „утирались“ и, ворча, удалялись восвояси. Но некоторые писали жалобы. Во все инстанции. От заведующего юрконсультацией до райкома партии. Все эти „обращения граждан“ в итоге попадали в Президиум коллегии. Там неофициально адвокату „давали по мозгам“ за то, что не умеет строить отношения с клиентом, а официально — приходили к выводу, что жалоба является необоснованной. Правда, если адвокат числился на дурном счету, если заведующий его не просто недолюбливал, а ненавидел, и если сам заведующий являлся фигурой „в почете“, то адвоката могли и из коллегии выгнать. Для статистики и для отчета перед горкомом партии это было даже полезно. Вот, мол, как мы боремся за чистоту наших рядов. Собственно, борьба такая шла. Но избавлялись на самом деле от дураков и непрофессионалов, которые не умели работать, гробили дела клиентов. А что касается „левых“ заработков, то… Людей же в Президиум избирали сами адвокаты, так что идиоты, начетчики и подонки туда не попадали.
„Нет, — подумал Вадим, — клиентская жалоба отпадает, вроде все довольны“. Оставался еще вариант жалобы со стороны противников по какому-либо из гражданских дел. Такое частенько практиковалось, чтобы выбить адвоката из дальнейшей борьбы в процессе. Мол, испугается, будет вести себя потише или вовсе соскочит. Но это не страшно. Феликс знал все эти приемчики, относился к ним крайне негативно, своих адвокатов в подобных случаях защищал и, более того, настаивал, чтобы они не науськивали собственных: клиентов на адвокатов противной стороны. Нет, такой жалобы Вадим не боялся. Даже наоборот, престижно! „Если на тебя пишут, значит, ты чего-то стоишь!“ — с этой мыслью Вадим переступил порог начальственного кабинета.
— А-а-а, Вадим Михайлович! — Феликс был непривычно приветлив, что настораживало. — Как дела, молодой человек?