— К дьяволу рецензии. Терпеть не могу нежность и всю эту прочую шелуху. Я на протяжении вот уже пяти романов волочусь за этой неприступной дамой и веду себя как полный болван. Пора положить этому конец.
— И каким же образом?
— В следующей же книге я должен на ней жениться. Ну или в крайнем случае сделать ее своей любовницей, всеми уважаемой и респектабельной. Да, и прекрати делать из меня такого джентльмена по отношению к дамам. Сейчас не времена королевы Виктории, старина, а я всего лишь человек.
— Нет уж! — заявил Грэм. — К твоему последнему утверждению это тоже относится.
Взгляд де Мейстера стал язвительным.
— Право же, старина, для писателя ты проявляешь просто возмутительное равнодушие к благополучию персонажа, который столько лет тебя кормил.
Грэм картинно задохнулся.
— Кормил? Меня? Иными словами, ты хочешь сказать, что мои серьезные романы никто и покупать не станет, да? Ну, погоди у меня. Я не стану писать еще один роман о де Мейстере даже за миллион долларов. Даже за пятьдесят процентов авторских и все права на экранизацию.
Де Мейстер нахмурился и произнес слова, которые звучали для многочисленных преступников как глас судьбы:
— Еще увидим. Но так просто ты от меня не отделаешься.
И удалился, гордо вздернув волевой подбородок.
Перекошенное лицо Грэма мало-помалу приняло нормальное выражение, и он медленно, очень медленно взялся руками за голову и ощупал ее.
Впервые за свою долгую и умеренно разгульную сознательную жизнь он понял, что его недруги были правы и ему совсем не помешало бы основательно прочистить мозги.
Его воображение жило самостоятельной жизнью!
Грэм Дорн еще раз нажал локтем кнопку звонка. Он отчетливо помнил, как она говорила, что будет дома в восемь.
В глазок посмотрели.
— Привет!
— Привет!
Молчание.
— На улице дождь, — жалобно сообщил Грэм. — Можно зайти обсушиться?
— Не знаю. Мы еще обручены, мистер Дорн?
— Если нет, — ответил он сухо, — значит, я отвергал авансы сотен обезумевших от любви девушек — причем, прошу заметить, все они были красавицы как на подбор, — совершенно напрасно.
— Но вчера ты говорил...
— Ай, больше слушай, что я говорю. У всех свои странности. Смотри, я принес тебе букетик. — Он помахал цветами перед глазком.
Джун открыла дверь.
— Розы! Какое плебейство. Входи, милый, и заваливайся на диван. Эй, эй, погоди-ка, а что это у тебя под мышкой? Не рукопись «Смерти на третьей палубе»?
— Угадала. Там не эта растянутая писанина. Там что-то совершенно другое.
В голосе Джун прозвучал холодок.
— Только не говори, что это твой драгоценный роман.
Грэм вскинул голову.
— Откуда ты знаешь?
— Ты все уши прожужжал мне рассказами о нем на серебряной свадьбе у Данлопов.
— Не помню такого. Разве что я был пьян.
— Ты именно что был пьян. Мертвецки, я бы сказала. После двух коктейлей.
— Нет, если я был пьян, я, должно быть, рассказал тебе что-нибудь не то.
— Действие происходит в шахтерском районе?
— Э-э... да.
— А действующие лица — настоящие, земные, неприкрашенные обычные люди, которые говорят и думают точно так же, как мы с тобой? Это история об основополагающих экономических факторах? И персонажи испытывают взлеты и падения и оказываются втянутыми в головокружительный водоворот событий, вынужденные один на один противостоять администрации шахты и бездушной современной промышленности?
— Э-э... да.
Она задумчиво кивнула головой.
— Я отлично все помню. Сначала ты напился и тебе стало плохо. Потом тебе полегчало и ты пересказал мне первые несколько глав. Тогда плохо стало мне.
Джун подошла к рассерженному писателю.
— Грэм. — Она склонила свою золотоволосую головку ему на плечо и негромко промурлыкала: — Ну почему ты не хочешь продолжать писать о де Мейстере? Он приносит тебе такие солидные деньги.
Грэм вывернулся из ее объятий.
— Ты меркантильная особа, не способная понять тонкую писательскую душу. Можешь считать нашу помолвку разорванной.
Он с размаху уселся на диван и сложил руки на груди.
— Впрочем, если ты согласишься прочитать рукопись моего романа и разобрать его, как обычно, я, так и быть, сжалюсь над тобой.
— А можно, мы сначала разберем «Смерть на третьей палубе»?
— Нет.
— Прекрасно! Во-первых, любовная линия никуда не годится.