В ходе экспертизы выяснилось, что этой истории недостаточно дать простую юридическую оценку путем сравнения действий ее фигурантов с положениями закона на предмет их легитимности. Более того, исследуемая правовая ситуация оказалась далеко не уникальной. Она стала всего лишь еще одним вполне закономерным звеном в цепи сотен подобных событий, произошедших в сфере конституционно-правового регулирования России за последние 20 лет.
Конституционная формула. Как известно, часть 1 пункта «г» статьи 102 Конституции России устанавливает правило, в соответствии с которым решение вопроса об использовании Вооруженных Сил Российской Федерации за пределами ее территории относится к исключительному ведению Совета Федерации. Что это означает?
Чтобы ответить на этот вопрос, придется совершить небольшой экскурс в теорию конституционного права, поскольку в последнее время возникло много путаницы вокруг процесса реализации конституционных норм в нашей стране. Отчего-то (боимся, что умышленно) упорно навязывается представление о том, что прямое действие Основного закона (часть 1 статьи 15 Конституции) — это всего лишь красивый оборот речи, не имеющий ничего общего с реальностью. Например, полномочный представитель Правительства Российской Федерации в высших судебных инстанциях Михаил Барщевский публично заявил, что, хотя в Конституции и написано, что она закон прямого действия, по факту, конечно, она таковой не является и являться не может. «Это такой демократический романтизм, — сказал Барщевский. — Не бывает, чтобы Конституция была законом прямого действия, никогда и нигде... Под каждой нормой Конституции есть законы, определяющие порядок реализации идеи, заложенной в Конституции»[192]. Прав ли он? Отчасти прав, но все же не совсем прав и уж совсем не прав в рассматриваемой ситуации.
Действительно, нормы Конституции различаются по степени своей конкретности. Одни из них формулируют только основные положения и принципы (все, что, например, касается правосудия) или закрепляют права и свободы с пределами их ограничения. И поскольку в процессе реализации этих норм может возникать бесчисленное разнообразие вариантов поведения, требуется один или даже несколько законов (других актов), устанавливающих порядок и процедуры их применения. Но значительная часть конституционных норм содержит вполне конкретные предписания (например, ограничения, связанные с депутатским статусом). Для таких норм необходимы лишь небольшие процедурные уточнения.
В процессе конкретизации конституционных норм (большинства из них) применяется так называемый общедозволительный, или диспозитивный, метод правового регулирования, основанный на принципе «разрешено все, что не запрещено законом»[193]. При этом государство не вполне свободно в своей конкретизирующей деятельности. Потому что, во-первых, практически в любой конституционной норме заложены «тонкие материи» — понятия и значения, которые не могут трактоваться произвольно в зависимости от сиюминутных прихотей чиновников и депутатов парламента. Например, термин «собираться мирно и без оружия» (статья 31) не может быть сведен к значению одиночного незаявляемого пикета, потому что глагол «собираться» в любом случае подразумевает сосредоточение группы людей в одном месте[194]. Во-вторых, Конституция, как правило, устанавливает внутренние и внешние пределы ограничения прав и свобод, которые не могут быть расширены и истолкованы произвольно. Для той же статьи 31 Конституции (о праве граждан собираться мирно и без оружия) внешним ограничением является запрет на нарушение в ходе реализации своего права прав других лиц (часть 3 статьи 17), а внутренним (имманентным) ограничением — мирный характер публичного мероприятия и отсутствие у его участников оружия. То есть любые другие ограничения, выходящие за эти пределы, являются нарушающими само существо основного права. В-третьих, государство, по Конституции, жестко связано содержанием ее статьи 18 о том, что смысл, содержание и применение законов определяются непосредственно действующими правами и свободами человека.
193
Применение принципа «разрешено все, что не запрещено» в процессе конкретизации избирательных правоотношений было ограничено Конституционным судом России. (Постановление Конституционного суда Российской Федерации от 14 ноября 2005 г. № 10-П).