Наиболее масштабные и почти полностью внесудебные репрессии организовала, по мнению Перейры, аргентинская хунта. Перейра объясняет это тем, что военные были раздражены предшествующим опытом рассмотрения дел политических оппонентов в гражданских судах. В 1971–1973 годах Национальный уголовный трибунал оказался (по мнению военных) слишком медлительным и непоследовательным в решениях. То, что многие из осужденных слишком рано оказались на свободе, военные сочли «безответственной амнистией и избавились от последних остатков уважении к суду»[9].
Нужно сказать, данный исследователь весьма снисходителен к опыту военных судов в Бразилии в период диктатуры. У других ученых такой подход вызывает обоснованные сомнения[10]. Вероятно, эти сомнения могла бы разделить и экс-президент Бразилии Дилма Руссефф, которая провела в тюрьме при диктатуре два года и после перенесенных пыток вынуждена была долго лечиться.
Таким образом, судебная система и право играли в процессе легитимации авторитарных режимов особую роль. Политические права в рамках данных режимов, как правило, не обеспечивались (и часто вообще отрицались), но при этом большинство авторитарных правителей были заинтересованы в том, чтобы у граждан сохранялось убеждение в законности установленных порядков, в защищенности их собственности от преступных посягательств и в эффективности судебной системы в целом. Питер Г. Соломон-младший справедливо отмечает, что «необходимость руководить или управлять авторитарными государствами, которые не находятся на грани крушения и не сталкиваются с политической конкуренцией, может стать дополнительной причиной для того, чтобы обратиться к праву и судам»[11].
Таким образом, обобщая сказанное, отметим, что следует различать по крайней мере две возможные модели отношений власти и судов при авторитарных правлениях.
Первая модель, которую политологи называют «испанской» или «фрагментированной», предполагала относительную независимость гражданских судов, притом что все сколь-нибудь значимые для власти процессы становились предметом судов специальных — в основном военных. «В Испании при Франко особенно в последние десятилетия его правления судебную власть можно было считать независимой, — пишет Соломон, — так как существовали нормальные механизмы институциональной защиты судей. Но судьи были лишены реальных полномочий, поскольку все споры, представлявшие интерес для правительства, были переданы в ведение отдельной системы трибуналов, члены которой не имели той защиты, которую имели судьи. Правда, судьи обычных судов были стеснены ограничениями хорошо организованной судебной бюрократии, а периодический контроль качества работы поощрял конформистское поведение, однако они не испытывали внешнего вмешательства или давления»[12].
Подобная модель в большей или меньшей степени работала и в Бразилии, и в Аргентине, и в Чили. Но при этом, как отмечалось, военные власти (особенно двух последних стран), не довольствуясь военными судами и участием военных в судебных процедурах, широко практиковали и внесудебные репрессии.
Другая модель взаимодействия судебной и исполнительной властей, формально предусматривая независимость судей и обходясь без специальных судов, была построена на неформальных отношениях и договоренностях, играющих главную роль при вынесении судебных решений. Данная модель более всего подходила для политических режимов, которые впоследствии стали именовать «гибридными». В их рамках сама по себе «сложившаяся практика отношений гарантирует, что суды не будут выносить решений против интересов режима»[13]. Такая модель подразумевает отсутствие глубоких правовых традиций, и в частности традиций независимости судебной власти: судьи фактически осознают себя представителями не обособленной ветви власти, но скорее единой властной корпорации, интересы которой они должны блюсти в первую очередь. Подобные отношения власти и судов были характерны для Индонезии под властью Сухарто, для Филиппин под властью Ф. Маркоса, для Сингапура под властью Ли Куан Ю и для ряда других авторитарных государств. Имея для этого серьезные основания, Соломон относит к таким режимам и современную Российскую Федерацию[14].
9
10
11