С теоретической точки зрения идеологи режима должны были бы защищать идею монархии. Но поскольку отношения с реальным королем у членов правящей группы не сложились, монархизм был постепенно удален из идейного арсенала. А в 1973 году по результатам общенационального референдума монархия в Греции была отменена.
Особенности идеологии «режима полковников» должны были доводиться до старшеклассников в гимназиях — в школьные программы был введен специальный предмет, посвященный «революции 21 апреля», и пересмотрены учебники по истории и литературе.
Несмотря на идею построения «Великой Греции», лидеры режима «черных полковников» изначально не декларировали намерений расширять территорию государства. Но по мере снижения популярности режима и сужения его социальной базы в пропагандистском обороте все чаще стала использоваться идея «энозиса» — присоединения Кипра. После смещения Пападопулоса и захвата лидерской позиции Иоаннидисом данная идея была выдвинута на первый план. Предполагалось, что движущей силой «энозиса» будет воля греческого большинства острова. Эту волю предполагалось подкрепить действиями вооруженных формирований греческой общины. На какое-то время задача присоединения Кипра оказалась главной в идейном оснащении режима. Но, как известно, эта идея и привела в конечном счете к краху диктатуры.
В отличие от греческих «черных полковников» лидеры авторитарных режимов Бразилии, Чили и Аргентины, возникших и существовавших примерно в те же годы, не придавали идеологическому оформлению специального значения, не делали идеологию и пропаганду важным направлением внутренней политики. Безусловно, они контролировали СМИ и преследовали журналистов и писателей, критиковавших власть. Но конструирование целостной государственной идеологической программы лидерам этих режимов не было свойственно. Прежде всего потому, что свои главные задачи они воспринимали как охранительство или защиту — защиту от коммунистического движения и идеологии (как раз создание целостных государственных идеологий считалось свойством коммунистических режимов). Но все же, помимо своего жесткого и агрессивного антикоммунизма, южноамериканские диктаторы обычно достаточно четко обозначали — в официальных документах и выступлениях — некоторые свои важнейшие идейные установки. Речь шла о принципах, ради которых, собственно, и устанавливались авторитарные режимы и проводились репрессии. Обычно говорилось о защите частной собственности (подразумевалось и предпринимательство) и традиционной религии. В Бразилии и отчасти в Чили эти установки дополнялись еще и идеей технологической модернизации. Бразильские авторитарные лидеры неоднократно заявляли о необходимости развития любой ценой, о том, что с помощью диктатуры можно вытащить страну из отсталости. Что касается репрессий, то они рассматривались главами режима как адекватная цена за реализацию экономических мер, позволяющих защищать частную собственность и создавать условия для развития предпринимательства. Эти лидеры также представляли себя защитниками и хранителями религиозных ценностей, которые, по их мнению, требовали крутых мер против тех, кого «хранители» считали врагами религии и идеи собственности.
Данные установки нужно рассматривать в определенном историческом контексте. В частности, авторитарные лидеры Бразилии, Аргентины, Чили и Парагвая ссылались на негативный пример коммунистического режима на Кубе, где были национализированы почти все частные предприятия, а оппозиция подавлялась не менее жестоко. То есть лидеры авторитарных режимов предлагали рассматривать себя как альтернативу реализации кубинского сценария в Южной Америке. Они, конечно, преувеличивали кубинскую угрозу. Но их аргументация все же работала, поскольку холодная война, порожденная межблоковым противостоянием 1950–80-х годов, распространяла атмосферу идеологической вражды на общественную жизнь очень многих стран, в том числе южноамериканских и азиатских.
Отдельно следует упомянуть случаи использования широкой исламизации общественной жизни в целях создания идеологической базы авторитарных режимов. В первую очередь речь идет о режиме генерала Зии-уль-Хака в Пакистане, существовавшем в 1977–1988 годах. Хронологически исламизация государства в рамках политики генерала Зии предшествовала иранской революции, и, вероятно, именно она может считаться предвестником того, что несколько позже назовут «исламским возрождением конца XX века». В своей политике генерал использовал реальный рост интереса к традиционным и радикальным формам ислама в Пакистане в 1970-х годах, хотя этот процесс охватывал не самую большую часть пакистанского общества и не затрагивал те его слои, которые вовсе не желали возврата к средневековым нормам. Но генералу важно было опереться на традиционалистов. Им была обозначена цель — построение «подлинно исламского общества». С учетом этой цели в законодательство были инкорпорированы некоторые нормы шариата и введены традиционные наказания за некоторые виды преступлений. При Верховном суде Пакистана был создан Федеральный шариатский суд, наделенный правом объявлять недействительным любой закон, противоречащий, по его мнению, исламу. На предмет соответствия исламу были пересмотрены и все школьные учебники, в каждом подразделении армии появились муллы, а английский язык был повсеместно заменен на урду.