3) конституционно-правовая регламентация принципа разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную;
4) наличие развитого гражданского общества;
5) правовая форма взаимоотношений (взаимные права и обязанности, взаимная ответственность) государства и гражданина;
6) соответствие законов принципам права и верховенство закона в системе нормативных правовых актов;
7) соответствие норм внутреннего законодательства общепризнанным нормам и принципам международного права;
8) прямое действие конституции;
9) возвышение суда.
А пока суверенность российской «демократии» заключается только в ее независимости от международных демократических стандартов[163].
Как уже говорилось, особенности перевода терминов «верховенство права» и «правовое государство» на русский язык сыграли с российским юридическим правосознанием злую шутку[164]. Верховенство права незаметно трансформировалось в верховенство закона, которое совсем не одно и то же, что верховенство права. Потому что закон может иметь как правовое, так и неправовое содержание. Выявление и нейтрализация таких законов составляет одну из важнейших гарантий реализации принципов верховенства права и правового государства. Именно поэтому Конституция России (часть 2 статьи 55) запрещает издавать законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина. На самом деле эта не слишком ясно изложенная и, к сожалению, плохо работающая норма несет ту же смысловую нагрузку, что и норма статьи 19 Конституции ФРГ о том, что законом нельзя затрагивать существо содержания основного права. Закон, затрагивающий и искажающей существо содержания (то есть сущность) права, перестает быть правовым законом[165]. То есть в России существует прямой конституционный запрет на принятие антиправового (правонарушающего) закона[166].
Все это звучит красиво, но, увы, малопонятно для российских юридических мозгов. В первую очередь потому, что многие поколения отечественных юристов и юристов стран — бывших республик СССР (за исключением тех, кто читал книгу В. С. Нерсесянца «Право и закон» и другие его работы) вообще никогда ничего не слышали о какой-либо разнице между правом и законом. В чем оно? И есть ли оно вообще? До сих пор в подавляющем большинстве[167] российских (постсоветских) учебников и научных работ по теории права не только не приводится таких сущностных различий, но они прямо отрицаются. В этих учебниках закон всего лишь источник, высшая форма внешнего выражения права, а значит, он не может быть неправовым. Например, самарские специалисты (доктора и кандидаты наук) и сейчас заявляют, что категория «правозаконность» не привносит ничего нового ни в содержание права, ни в содержание законности. «Если этот термин переводить на формальный язык, то он будет означать законность, основанную на праве», а это, с их точки зрения, нонсенс[168]. Так что же такое неправовой закон?
Свои рассуждения о соотношении права и закона судья Конституционного суда в отставке Г. А. Жилин начал с совершенно точной посылки: «...исхожу из различия права как объективного регулятора общественных отношений и закона как формы выражения права; законы не всегда адекватно выражают право, в связи с чем от правовых необходимо отличать неправовые законы, которые законодателем не должны приниматься, а судами — применяться. Такая посылка непосредственно вытекает из положений действующей Конституции, провозглашающей Российскую Федерацию демократическим правовым государством, правовая система которого ориентирована на понимании права как общеобязательной формы равенства, свободы и справедливости, где критерием выступает сам человек, его права и свободы, которые и должны определять смысл, содержание и применение законов, а также деятельность всех органов государственной власти, в том числе и суда»[169].
Итак, мы вернулись к тому, с чего начиналась эта глава, — к Человеку как высшей ценности государства и к праву как главному способу обеспечения существования этой ценности. Это означает, что никакой акт, формализованный любым государственным органом, не может иметь юридической силы, если в нем содержится правило, искажающее или нарушающее основные права и свободы человека. То есть соотношение верховенства права и правовой законности — это, по сути, вопрос о существовании реального механизма защиты прав и свобод, условие их реализации через прозрачную и справедливую процедуру принятия судебных решений.
163
164
Проблемы ошибочного перевода на русский язык текста Европейской конвенции о правах человека, точнее проблемы юридической лингвистики, обсуждались Парламентской ассамблеей Совета Европы (Резолюция № 1594, 2007 г.). Парламентская ассамблея обратила внимание на тот факт, что в некоторых молодых демократических государствах Восточной Европы юристы в основном склоняются к пониманию термина rule of law как supremacy of statute law, т. е. верховенство закона. Однако rule of law следует переводить на русский как верховенство права, так же как правильным переводом на французский язык является preeminence du droit, а не preeminence de la loi (аналогичным образом термины Recht и droit в выражениях Rechtsstaat / état de droit следует переводить на русский как «право»). Перевод термина rule of law как верховенство закона вызывает серьезную озабоченность, поскольку в некоторых этих странах все еще присутствуют, несмотря на верховенство права, определенные традиции тоталитарного государства, как в теории, так и на практике. Такая формалистическая интерпретация терминов rule of law и état de droit, а также Rechtsstaat противоречит сути как понятия rule of law, так и понятия preeminence du droit. Несомненно, в этих случаях имеет место недопустимая непоследовательность и нечеткость при переводе юридических терминов на языки государств-членов. (
166
В. С. Нерсесянц трактует норму ч. 2 ст. 55 как «прямой запрет антиправового (правонарушающего) закона». (Проблемы общей теории права и государства: учебник для вузов. — М.: Норма, 2004. — С. 688).
167
В большинстве, но все же не во всех. К счастью, категория неправовых законов все чаще и чаще появляется в юридических исследованиях. Хотя пока еще их катастрофически мало. (Проблемы общей теории права и государства: учебник для вузов. — М. : Норма, 2004;
168