– А… – оторопел застигнутый врасплох фермер. Как и рассчитывал Витек, магическая аббревиатура самой грозной спецслужбы России подействовала на Кузьмича как удар обухом по затылку. – Да я… конечно… пожалуйста, товарищи.
Получив от Годзилы легкий удар в печень, Сапрыкин враз утратил спесь и обреченно двинулся по тропинке к дому, расположенному на другой стороне улицы. Староста то и дело оглядывался на дышащих в затылок питерских гостей и кусал губы. Так волноваться мог лишь человек, которому было что скрывать и чего бояться.
– Кто в доме? – спросил Витек.
– Никого, – ответил Сапрыкин, поднимаясь по скрипящим ступенькам на высокое крыльцо. – Мы вдвоем с женой живем, но она у подруги гостит, в Дубках. Это пять километров отсюда. К вечеру обещалась быть. Сын, Саша, у вас в Питере учится. В школе милиции.
– В школе милиции, говоришь? И давно? – Витек снова поймал взгляд Годзилы. Кивнул молча, ухмыльнулся. Кажется, кое-что начинало проясняться. Если так пойдет и дальше, через полчаса они будут готовы звонить Фролу и докладывать об успешном завершении расследования.
– Нет, только с сентября, – покачал головой деревенский староста. – Первый курс.
– Приезжает часто?
– Какое там, – пробурчал Иван Кузьмич. Распахнул дверь, вошел в дом. – Только один раз за два месяца и был. Па прошлой неделе. С другом Лешкой приезжал. Учатся они вместе. В одной съемной квартире с третьим дружком живут. Уж лучше, чем в общаге тараканов и клопов кормить.
– Это в пятницу было, тринадцатого числа? – сопоставив факты, мгновенно догадался Витек.
– Да. В пятницу, – подтвердил явно нервничающий фермер.
– А что? Он… Сашка… натворил что-то? – Сапрыкин присел на табурет в кухне и со страхом посмотрел на «чекистов».
– Вот именно это мы и хотим узнать, – бесстрастным казенным голосом произнес Витек, присаживаясь рядом за стол и кивком указывая Годзиле на третий свободный табурет. – Для начала расскажите, кто через вас скупает землю в деревне?
– Ч-что? – дернулся фермер.
– Кончай ломать комедию, мудила старый! – не удержавшись, грозно рявкнул вмешавшийся в диалог Годзила. – Мы все знаем!!! Колись, сука, пока башку тебе не свинтили!!!
– Хорошо, я все расскажу, – оттаяв после двухсекундного ступора, быстро потек Сапрыкин. – Они приехали три месяца назад. В августе. На двух джипах. Представились менеджерами, из строительной фирмы. Документы показали. Закрытое акционерное общество «Росстройинвест». Аж из самой Москвы. Я, как староста, знаю в деревне каждую собаку. Вот они мне и предложили пособить в покупке домов. За десять процентов комиссионных. Все дворы хотят забрать, до единого. Чтобы, значит, снести деревню подчистую и начать строить здесь коттеджный поселок для богатеев. Деньги, правда, предлагают хорошие, не скупятся. Им несколько тысяч долларов туда-сюда – что семечки. Главное – быстрее закончить. Свое поле и дом я им уж продал. И сейчас уговариваю наших стариков… молодежи-то в Соловьях уже не осталось, сбежали все в город. Разве что Нинка Еремина, страшило огородное… Уговариваю подписать дарственные на дом и переехать в Новгород. Тут ведь как? Можно получить деньгами, а можно сразу квартирой. По желанию. За участок двухкомнатную в Новгороде предлагают. Да еще с подъемными, на переезд.
– Щедрые у тебя компаньоны, Кузьмич, – понимающе хмыкнул Витек, мысленно уже прикинувший размер навара, который получат столичные волки после освобождения территории. – И как продвигается выкуп? Многие уже согласились?
– Да большинство, почитай. Что здесь делать? Летом еще ничего, а зимой – хоть волком вой. Автобус два раза в неделю. Как колхоз развалился, мужики запили по-черному. Работать не хотят. Я сто раз предлагал, и все зря. Только с живности и огородов кормились, плюс грошовая колхозная пенсия. И тут вдруг такая халява. Хватит на дом в другой деревне, в нашем же районе, и еще останется на пять лет бухалова, не просыхая. Кто уже уехал, кто только собирается. Только три дома из двадцати восьми – ни в какую, – махнул рукой Иван Кузьмич. – В одном старуха живет, семьдесят девятый год. Ведьма. Помирать здесь собралась. Во втором егерь местный, Палыч. С женой и дочкой Нинкой. Дурой и уродиной, каких мало. А третий племяннице Комарихи-покойницы достался. Она в Старой Руссе живет. Магазином мебельным хозяйствует, денег до жопы. Сюда с дружками раз в месяц приезжает. Целым табором. Машин пять. Шашлыки жарят, в бане моются, в озеро голышом бегают, никого не стесняясь, музыка ночь-полночь, вопли на пять верст, пьянки-гулянки. Потом очухаются, отойдут и уезжают. До следующего раза. С этими тремя пусть москвичи сами договариваются. Я у же и так, и эдак, все без толку. Я свою работу сделал. Трактор, ульи с пчелами и скот продал. Через десять дней перевожу барахлишко в Новгород, в новый дом, и пусть дальше сами разбираются. Мне до звезды.
– А батюшка Иоанн? Его долго уговаривал?
– Гришка Малахов, поп? Не. Этот сразу согласился, – Сапрыкин закурил папиросу. – С сестрой его старшей наверняка пришлось бы повозиться, упрямая была баба. Но, слава богу, вовремя отошла. Царство ей небесное. А Гришке здесь дом на фиг не нужен. Слишком далеко ездить, да и ни к чему. Он уж лет пятнадцать, как в Питере в храме служит. На берегу Финского залива живет, в Стрельне. Там-то покрасивше, всяко.
– Кому как, – философски заметил Витек. – Сколько ты ему заплатил?
– Не я. Московские. Пятьсот тысяч рублей, – назвал сумму староста. – Самый лучший участок в деревне. А что? Почему вы спрашиваете? Что-то не так?
– А ты, можно подумать, не знаешь?! – снова влез в допрос Годзила, рывком подлетев к Сапрыкину, схватил его за грудки огромной лапищей и рванул, так что затрещала ткань. – Что молчишь, гнида?!
– Лейтенант, отпусти его. И сядь, – повысил голос Витек. – Я сам разберусь.
Годзила нехотя разжал пальцы и вернулся на место, продолжая испепелять фермера уничтожающим взглядом.
– Неужели не в курсе, а, Кузьмич? – уточнил Витек. – Подумай хорошенько, пока я добрый. И пока даю тебе шанс самому во всем признаться.
– Да Христом Богом клянусь, не знаю я ничего! – взмолился староста. – Ни сном ни духом!
– Ни сном, говоришь? Тогда слушай, – холодный тон Витька не предвещал фермеру ничего хорошего. – Замочили батюшку Иоанна, – нарочно сгустив краски, зловеще произнес он, не подозревая, что именно эти слова окажутся для Сапрыкина роковыми. – Аккурат в день продажи дома. Когда он домой с деньгами возвращался. Остановили машину неподалеку от Питера, вроде бы как милиция. В форме. Дали по голове. И – все. Пи денег, ни новенькой «шевроле-нивы», ни человека. И сделать это мог только тот, кто точно знал, когда, на какой машине и с каким грузом будет возвращаться в Санкт-Петербург из Новгорода продавший дом за пол-лимона рублей священник. Как думаешь, Сапрыкин, много людей было в курсе вашей сделки? А?! Чего молчишь, ур-род?!